Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

Посетив в 1990 г. Тунис ещё несколько раз, автор взял интервью у ряда коллег Абу Айяда. Затем он перенёс исследования на Кипр, Мальту, в Париж, Марсель, Италию, Австрию и Грецию, разговаривал с дезертирами из организации Абу Нидаля (те жили в постоянном страхе) и специалистами по контртерроризму в столицах стран Запада.

Бывшие коллеги Абу Нидаля сообщили, что Ливия пробудила в нём худшие черты. Террорист всегда имел диктаторские замашки, а в Ливии сделался тираном. Он не позволял подчинённым общаться друг с другом, даже иметь контакты за пределами официальных обязанностей. Если Абу Низар или Иса собирались друг к другу в гости, они предварительно звонили Абу Нидалю и ставили его в известность. Террорист был настолько одержим заговорами, что встреча без его ведома могла означать смерть. Его второй натурой стала бдительность, сочетавшаяся с болезненной подозрительностью в отношении всех и вся. Точное местопребывание террориста было известно лишь горстке соратников.

Дисциплину Абу Нидаль поддерживал множеством способов. Так, он велел передавать ему все паспорта, настоящие или поддельные. Никто, включая начальников отделов, не помышлял куда — то уехать без его личного одобрения. Рядовым кадрам не полагались телефоны. Тем, кого посылали с миссиями за рубеж, запрещали заходить в магазины беспошлинной торговли. Для Абу Нидаля это был способ не столько экономить деньги, сколько унижать и контролировать подчинённых. У него был талант выискивать мелкие промахи подчинённых и использовать их для утверждения своей власти. Все контакты между ливийским и ливанским крыльями организации проходили через Абу Нидаля, и он старался держать одно крыло в неведении о другом. Разделив руководство между двумя странами, террорист ослабил его и сделался всесильным. В Ливане осталась половина секретариата и политического бюро, а также значительная часть Народной армии, но эти органы не могли ничего предпринимать без позволения Абу Нидаля из Триполи. Он стремился внушить подчинённым серьёзный подход к работе, шутки были запрещены.

«И всё же было в нём что — то двойственное. Коллеги замечали, что, несмотря на тягу к власти, он, похоже, был не способен осуществлять её легко или уверенно. Когда ему приходилось обращаться к более чем полудюжине людей одновременно, он нервничал. Если аудитория была многочисленнее, он становился неестественным и косноязычным. Он был неряшлив и редко проводил две ночи подряд в одном и том же доме…

Из — за долгих лет в подполье он, похоже, разучился жить нормально. В Ливии он прилагал большие усилия, чтобы скрывать факты своей повседневной жизни, причём даже от коллег. Они не знали ничего о том, где он живёт, проводит тайные совещания, хранит оружие и архивы… Если вечером у него был посетитель, он реквизировал дом одного из помощников, жена которого должна была быстро приготовить и подать еду.

В таких случаях… ему удавалось создать впечатление стеснительного и застенчивого человека, говоря тихо и глядя при этом в ковёр. Однако он мог без предупреждения пойти в атаку, внезапно становясь вербально агрессивным, как будто хотел показать, кто здесь хозяин» (с. 260).

В 1987–1990 гг. Абу Нидаль сосредоточил свои силы в Ливии. Помимо прочего, организация оперировала двумя радиостанциями: одна связывала секретариат с лагерем в пустыне, другая — с Ливаном и Алжиром. «Ливия стала нервным центром организации в осуществлении иностранных операций… ливийская разведка предоставила всевозможные удобства — от обучения и документов для передвижения до перевозок оружия и ввоза оборудования и припасов. Выгода была взаимной, причём стороны широко обменивались разведданными. Ливийцы подключили организацию к своим контактам и наоборот. Люди Абу Нидаля встречались в Ливии с представителями Красной армии Японии и Новой народной армии Филиппин[1075]. Их поощряли приглашать в Ливию любую иностранную вооружённую группировку или политическую партию, с которой они надеялись установить рабочие отношения» (с. 261). Отношения Абу Нидаля с ливийцами осуществлялись по двум каналам — через разведку и лично Каддафи.

Каддафи обращался с Абу Нидалем щедрее, чем с другими палестинцами. Террорист получал ежемесячную стипендию и имел право ввозить доллары и обменивать их на чёрном рынке по курсу примерно в 3,5 раза выше официального показателя (с. 261). Также Каддафи снабжал Абу Нидаля круглыми суммами для расходов в Европе и других местах, чтобы покрыть убытки организации в Ливане. Абу Нидаль поддерживал хорошие отношения с ключевым чиновником внутренней безопасности Ливии Абдуллой ас-Сануси, льстиво называя его «современным Саладином»[1076]. Даже во внутренних отчётах организации не позволялось и намёка на критику Ливии — из страха, что ливийцы об этом узнают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное