Deaf-Blind Reality

В те времена, в 1976 году, о таких вещах, как глухота, не говорили открыто. Это было чем-то вроде позора для семьи, и к детям относились по-другому. Наверное, поэтому мои родители решили воспитывать меня как слышащего ребенка. Я уже очень хорошо и понятно говорил для шестилетнего ребенка, так что меня можно было выдать за нормально слышащего. Я всю жизнь ходила в государственные школы. У меня не было ни специальных классов, ни учителей. Единственная помощь, которую я получал, заключалась в том, что мои родители давали каждому учителю записку о моей потере слуха и просили сажать меня в первый ряд. Это немного помогло, но преподаватели часто перемещались во время лекций, поэтому я многое пропускал. Я научился не спрашивать "что?", потому что мне говорили, что я невнимателен, и не спрашивал одноклассников, что сказал учитель, потому что тогда я получал неприятности за разговоры на уроке. Я чувствовал себя изолированным, и каждый день был большим стрессом, потому что я знал, что борьба начнется снова.

У меня был неудачный опыт в четвертом классе, когда учительница сказала классу искать в углу доски ежедневные домашние задания. Я этого не слышала и узнала об этом позже. Учитель ничего не сказал мне об этом, не спросил, знаю ли я об этом.

В пятом классе я захотела играть на флейте. Я был глухим (да, это реальная вещь, а не шутка!), но и врач, и преподаватель оркестра сказали мне, что если я не слышу звуков, то не смогу играть на инструменте. Я обижался, что они говорили мне, что я не могу этого сделать, потому что я был полон решимости играть. И я играла; я играла на флейте. У меня была гармония, и мои проблемы со слухом никак не проявлялись. Но потом они начали менять время занятий и объявлять об изменениях через громкоговоритель. Я не мог понять почти ничего из того, что говорилось по громкоговорителю, поэтому пропускал много занятий и отставал. После того года я перестал играть, но позже в жизни заново учился.

Я все делала как слышащий человек - у меня не было выбора. Я не знал других слабослышащих или глухих людей и даже не знал о языках жестов. Необходимость заставила меня научиться читать по губам самостоятельно. Когда в тринадцать лет я познакомился с ASL, родители купили мне книгу, которая оказалась "Подписанным английским", но тогда я не понимал разницы. Я не выучил много языка жестов и никогда не проявлял особого интереса к его изучению, пока в восемнадцать лет не пошел на курсы ASL. Тогда я влюбилась в ASL!

В выпускном классе средней школы мне купили кросс-аппарат. Это был слуховой аппарат с заушным микрофоном и передатчиком на глухом ухе и заушным приемником на слышащем ухе с наушником, который вставлялся в хорошее ухо. Цель состояла в том, чтобы позволить мне слышать звуки со стороны плохого уха. Мне это очень не нравилось, потому что наушник в хорошем ухе блокировал звуки, идущие с этой стороны. Носить эту штуку можно было очень недолго!

В школе меня часто дразнили и высмеивали за то, что я чего-то не слышал или не понимал. Из-за этого я избегала групп. В основном надо мной смеялись из-за паралича левой стороны лица в результате операции на мозге - это делалось открыто и постоянно, и учителя ничего с этим не делали. Я был - или мне казалось, что я был - оставлен сам за себя во всех отношениях, в социальном, академическом и психологическом. Мне кажется, что я должна была получить гораздо больше поддержки от родителей, учителей и медицинских работников.

Несмотря на все это, я участвовал в программе "Одаренные и талантливые", посещал классы с отличием и ускоренные занятия и окончил школу с отличием - средний балл 3,55.

Венди Уильямс

Я учился в нашей местной государственной школе и был единственным слабослышащим учеником. В течение первых семи лет единственным постоянным приспособлением для меня было то, что мою парту ставили рядом со столом учителя. В некоторые годы один из учеников садился позади меня, чтобы сообщить мне, над какими заданиями и домашними работами мы должны были работать.

Большую часть первого класса я провел в углу за "плохое поведение". Было трудно быть внимательным, когда я не слышал, что говорит учитель. Мне так надоели упражнения по алфавиту и цифрам, что я стал болтать всякую ерунду. Помню, как я пинал ластик, сидя за партой. Я не помню, чтобы я знал правила, и порой не понимал, что происходит и что делать. Передо мной лежал рабочий лист, и я плакала. Иногда моего брата вызывали с уроков во втором классе, чтобы он сидел со мной и помогал мне выполнять задания - или просто делал их за меня.

Во втором классе я обожал правописание и каждую неделю до самого конца года получал отличную оценку. На одном уроке слова "много" и "надо" оказались в одном списке. Я всеми силами пыталась читать учителя по губам, надеясь, что мне удастся расставить слова в правильном порядке, но, к моему ужасу, я не могла различить эти два слова и в итоге сначала написала неправильное. Поэтому, несмотря на все мои старания, в том году я не набрал 100 процентов по правописанию.