Деятельность православного духовенства острова Сахалин во второй половине XIX – начале ХХ века

В связи с предписаниями вышестоящего тюремного начальства заключенным разрешалось лишь выполнение положенного обряда – общее пение молитвословий в установленное для этого время. Летом для совместной молитвы арестанты собирались среди тюремного двора, а зимой – по камерам. Для стройного церковного пения обучали заключенных, которые освобождались от общих работ. По завершению вечерних молитв объявлялся отбой, после чего старосты шли в тюремную канцелярию для получения подряда обязательных работ на следующий день. На следующий день, в положенный час, дежурные надзиратели будили людей. После утренних молитв каторжане пили чай и отправлялись на указанные участки[559]. Внешняя религиозность проявлялась также в наличии священных изображений – в обязательном порядке в камерах находились иконы[560].

Представляется необходимым привести исторический факт участия Миссионерского православного общества в культурной и духовной жизни подневольных жителей острова. В начале 1891 г. из русского Пантелеимонова монастыря Святой Горы Афон от архимандрита Андрея были присланы пожертвованные для ссыльнокаторжных острова Сахалин иконы и книги духовно-нравственного содержания. Совет общества, который собрался 2 апреля того же года, был вынужден обратиться в Главное тюремное управление с просьбой оказать содействие доставить груз до сахалинских заключенных. Ответ последовал незамедлительно: «Главное Тюремное управление, принимая с благодарностью пожертвованные иконы и книги, уведомляет, что 15 августа текущего года из Одессы на пароходе Добровольного флота высылается на остров Сахалин партия ссыльно-каторжан»[561]. Именно на этом корабле отправились иконы и литература для заключенных каторжного острова.

Предпринимаемые попытки не оказывали существенного влияния. Основной контингент каторги, по мнению епархиального начальства, состоял из негодных, а зачастую порочных элементов общества, собранных со всей территории России. Одни из них отбывали на Сахалине срок наказания, другие должны были находиться на поселении. Третью часть составляли люди, отбывшие наказание и не пожелавшие возвращаться на материк. Невольные колонизаторы островной территории оставались такими же, какими приезжали, а зачастую даже становились хуже, ибо каторга не исправляла, а наоборот, еще более изменяла человека[562]. Именно с такими в полной мере особенными прихожанами приходилось работать духовенству Сахалина.

Имея возможность на свободе приобщаться к истокам христианской веры, бывшие каторжане не питали желания этого делать. Описывая в заметках свои наблюдения, А. П. Чехов отмечал, что данная часть сахалинского населения обычно в церковь не ходила[563]. О том, в каких условиях жили бывшие заключенные, говорит сахалинский иерей Павел Мичурин: «Каторжные, которые уже кончают тюремные сроки, живут в хатках поблизости к тюрьме. Живут одиноко, без женщин. Обстановка их жилищ более чем скромная, но в общем сносная. Жильцы на свою долю особенно не сетуют, хотя затаенная скорбь и видна на их бледных лицах»[564].

Подтверждение низкого нравственного уровня островитян можно найти в воспоминаниях священников, которые совершали свое служение на Сахалине. Так, Иоанн Яковлев отмечает, что пятая часть населения острова совершенно потеряна для общества: «Это действительно, – пишет священнослужитель, – «бывшие» люди, они живут чем угодно, но только не честным трудом»[565]. Настоятель Дербинской церкви священник Николай Попов-Кокоулин характеризовал своих невольных прихожан как нравственно испорченных, требующих от православного духовенства особых трудов и забот[566]. Священник Тымовского прихода Александр Винокуров в отчете о деятельности за 1895 г. говорил о ссыльном населении как о людях, холодно относящихся к храму: «В нравственном отношении большинство ссыльного населения стоит низко. Разврат развит здесь в сильной степени. Не удерживается он даже распоряжением начальства давать одиноким поселенцам и арестантам ссыльнокаторжных женщин для совместного сожительства. Кражи, обман настойчивые. Пьянство зависит вполне от начальствующих, разрешающих покупать водку из колонизаторского фонда из селения Александровского»[567].

Как уже отмечалось, отбыв срок, часть людей спешила покинуть остров. Кто не желал больше находиться на Сахалине, могли отправиться на соседние территории[568]. В связи с этим, например, в Приморской области наблюдалось резкое увеличение числа преступлений. Это было связано с тем, что бывшие сахалинские узники пополняли число жителей сел и деревень[569].