Дела любви. Том II

Это чудесная мысль, а значит, и мысль веры, ибо вера держится за невидимое. Я верю, что видимое произошло из невидимого: я вижу мир, но не вижу невидимое, я в это верю. Но так же и в отношении "прощение-грех" есть отношение веры, на которое, однако, редко обращают внимание. Что здесь невидимое? Невидимое – в том, что прощение удаляет то, что все же существует; невидимое – в том, что то, что видно, все же не видно, ибо если оно видно, оно очевидно невидимо, так что его не видно. Любящий видит грех, который он прощает, но он верит, что прощение удаляет его. Этого нельзя увидеть, но грех увидеть можно, а с другой стороны, если бы грех нельзя было увидеть, то его нельзя было бы и простить. Как через веру человек верит невидимому в видимом, так и любящий через прощение верит в то, что видимое удалено. И то, и другое – вера. Блажен верующий, он верит в то, чего нельзя увидеть, блажен любящий, он верит в то, что он все же можно видеть, удалено.

О. кто может поверить этому? Любящий. Но почему прощение встречается так редко? Не потому ли, что вера в силу прощения так мала и так редка? Даже лучший человек, который ни в коем случае не желает держать обиду или злобу и далек от непрощения, часто говорит: "Я бы охотно простил его, но я не вижу, чем это может помочь". О, это совсем не видно! Но если вы сами когда-нибудь нуждались в прощении, вы знаете, на что способно такое прощение: почему же тогда вы говорите о прощении так неохотно и так недобро? Ибо действительно есть что-то недоброе в словах: "я не вижу, как мое прощение может помочь ему". Мы не говорим, будто человек должен стать более самодовольным, имея власть простить другого человека, вовсе нет. Это тоже было бы недоброе: поистине есть путь прощения, который заметно увеличивает вину вместо того, чтобы уменьшать ее. Только любовь может – я знаю, это похоже на шутку; но скажем так, только любовь очень изобретательна благодаря своему прощению в устранении греха. Когда меня удручает мысль о прощении (что я медленно прощаю, или что способность прощать дает мне чувство собственной значимости), то никакого чуда не происходит. Но когда прощает любовь, тогда происходит чудо веры (а всякое чудо есть чудо веры, что же удивительного в том, что вместе с верой исчезли и чудеса!) – то, что видно, через прощение – не видно.

Это стирается, это прощается и забывается, или, как Священное Писание говорит о Божьем прощении – Он бросает грехи за Свой хребет. Но о том, что забыто, человек не остается в неведении, ибо человек пребывает в неведении только о том, чего он не знает и никогда не знал; о том, что человек забыл, он знал. Забвение в этом высшем смысле противоположно не воспоминанию, а надежде, ибо надежда – в размышлении давать существование, забвение – это в размышлении отнять существование у того, что все же существует, стереть его. Писание учит, что вера держится за невидимое, но оно также говорит, что вера есть осуществление ожидаемого, а это значит, что то, на что надеются, есть как бы невидимое, что не существующему, наоборот, надежда через размышление дает существование. Забвение, совершаемое Богом в отношении греха, протовоположно творению; ибо творение – это рождение из ничего, забвение – возвращение в ничто. То, что скрыто от моих глаз, я никогда не видел, но то, что скрыто за моей спиной, я видел. И именно так прощает любящий: он прощает, забывает, стирает грех, с любовью он поворачивается к тому, кого прощает, но когда он поворачивается к нему, он не видит того, что у него за спиной. Так легко понять, что нельзя увидеть лежащее за спиной, как и то, что это выражение по праву является изобретением любви, но, с другой стороны, возможно, так трудно стать любящим, который через прощение прячет вину другого за его спину. Людям, как правило, легко возложить вину, даже за убийство, на совесть другого человека, но через прощение спрятать его вину за его спиной – это трудно. Но не для любящего, ибо он скрывает множество грехов.