Дела любви. Том II

Не говорите: "множество грехов остается таким же, независимо от того, прощается грех или нет, поскольку прощение ничего ни отнимает, ни прибавляет". Лучше ответьте на вопрос: "Разве тот, кто без любви отвергает прощение, не увеличивает множество грехов – только тем, что это его непрощение становится еще одним грехом, что тем не менее верно и должно быть учтено?" Но сейчас мы не будем заострять на этом внимание. Разве нет тайной связи между грехом и прощением? Когда грех не прощается, он требует наказания, он взывает к людям или к Богу о наказании, но когда грех взывает о наказании, он выглядит совсем иначе, гораздо больше, чем когда тот самый же грех прощен. Неужели это только обман зрения? Нет, это действительно так. Это, используя довольно несовершенный пример, не обман зрения, что рана, которая выглядит так ужасно, после того, как доктор промыл ее и обработал, выглядит менее ужасно, хотя это та же самая рана. Что же тогда делает тот, кто оказывается от прощения? Он умножает грех, он заставляет его казаться еще большим. И далее, прощение отнимает жизнь у греха, но отрицание прощения питает грех. Поэтому даже если не появился никакой новый грех, если сохраняется тот же старый грех, множество грехов на самом деле увеличивается. Когда грех сохраняется, действительно возникает новый грех, ибо грех умножается через грех, то, что грех сохраняется – на самом деле новый грех. И этот новый грех вы могли бы предотвратить, с любовью прощая, снимая старый грех, как поступает любящий, который скрывает множество грехов.

Любовь покрывает множество грехов, ибо любовь препятствует появлению греха на свет, душит его при рождении.

Даже если в отношении того или иного предприятия, работы, которую человек хочет выполнить, у него все готово, нужно дождаться еще одного момента – повода. То же и с грехом: когда он есть в человеке, он ждет повода проявить себя.

Повод может быть самый разный. Писание говорит, то грех берет повод от заповеди или от запрета. Сам факт того, что что-то заповедано или запрещено, становится поводом, а не повод породил грех, ибо повод никогда ничего не производит. Повод – это посредник, брокер, просто помогающий в обороте, он служит поводом только тому, что уже было принесено, что в ином смысле уже существовало именно как возможность. Заповедь, запрет искушает именно желанием ограничить зло, и если грех берет повод, он берет его, потому что запрет и есть повод. Так что повод – это как бы ничто, нечто стремительное, проходящее между грехом и запретом, в определенном смысле он принадлежит обоим, тогда как в другом смысле он как бы не существовал, хотя опять же ничто из существующего не возникло без повода.

Заповедь, запрет – это повод. В еще более печальном смысле грех в других – повод, который порождает грех в каждом, кто соприкасается с ним. О, как часто достаточно необдуманного, бессмысленного, небрежного слова, чтобы дать повод для греха! Как часто от легкомысленного взгляда увеличивалось множество грехов! Не говоря уже о том, что человек живет в повседневной обстановке, где он не видит и не слышит ничего, кроме греха и нечестия, какой богатый повод для греха в нем, какой легкий переход между тем, чтобы давать повод и получать повод! Когда грех в человеке окружен грехом, разве не похоже, что он как будто в своей стихии? Подпитываемый постоянным поводом, он процветает и растет (если можно говорить о процветании в связи со злом), он становится все более и более злобным, он приобретает все более и более определенную форму (если в связи со злом можно говорить о приобретении формы, поскольку зло – это ложь и обман, а значит, не имеющее формы), он укрепляется все более и более даже несмотря на то, что его жизнь парит над бездной, то есть не имеет точки опоры.

Однако все, что является поводом, способствует, поскольку это повод для греха, увеличению множество грехов.