Дела любви. Том II

Нелюбящий побежден. Но что это значит, что он побежден? Это значит, что он побежден добром, истиной. И чего же желает любящий? Он хочет завоевать его для добра и истины. Но быть побежденным, когда это означает быть завоеванным для добра и истины, разве это унизительно? Посмотрите на любовь и примирение. Любящий вообще не позволяет этому проявиться, и ему даже в голову не приходит, что он победил, что он победитель – нет, победило добро. Чтобы избавиться от унижения и оскорбления, любящий ставит между собой и нелюбящим высшее и тем самым удаляет себя. Когда между человеком и человеком нет третьего, любые такие отношения становится ложными, либо слишком страстными, либо слишком обидными. Это третье, которое философы назвали бы идеей, есть истина, добро или, вернее, отношения с Богом; это третье в одних случаях является охлаждающим, в других – смягчаюшим элементом. Поистине, любящий слишком любит, чтобы таким образом противопоставить себя побежденному, и самому быть победителем, наслаждающимся победой – в то время как другой – побежденный; так желать властвовать над другим человеком – это именно нелюбовь. С помощью третьего, которого любящий ставит между ними, они оба смиряются: ибо любящий смиряется перед добром, чьим смиренным слугой он является, и, как он сам признается, в немощи; а побежденный смиряется не перед любящим, а перед добром. Но когда в отношениях между двумя смиряются оба, нет ничего унизительного ни для кого из них. О, какой изобретательной может быть любовь, какой она мастер на все руки!

Вы бы предпочли, чтобы я, как говорится, говорил более серьезно? О, вы можете подумать, что любящий предпочел бы, чтобы я говорил так; ибо даже в связи с тем, что захватывает с серьезностью вечности, есть радость от успеха, из-за которой он предпочитает говорить именно так. В том, чтобы говорить серьезно, есть и некоторая застенчивость, и опять-таки забота о том, кто оказался неправ. Увы, примирение в любви часто может быть неудачным, потому что человек воспринял его слишком серьезно, то есть потому, что не научился у Бога искусству (а этому учатся у Бога) самому быть достаточно серьезным, но делать это так легко, насколько может позволить даже истина. Никогда не верьте, что серьезность – это угрюмость, никогда не верьте, что это и есть серьезность, это искаженное лицо, на которое жалко смотреть: о, никто никогда не был серьезным, кто не научился бы от серьезности тому, что можно также казаться слишком серьезным. Когда желание завоевать своего врага действительно станет вашей второй натурой, вы также настолько освоитесь с такого рода задачами, что они будут занимать вас только как задачи искусства. Если в вас постоянно ощущается свежий приток любви, если с источником этого запаса все в порядке, тогда есть время проявлять изобретательность. Но если в самом человеке есть противодействие, если, соблюдая строгие заповеди закона, он заставляет себя пойти на примирение со своим врагом, то дело легко может стать слишком серьезным и потерпеть неудачу именно из—за чрезмерной серьезности. Но эта “великая серьезность", какой бы достойной она ни была, особенно в отличии от непримиримости, все же не то, к чему мы должны стремиться. Нет, истинный любящий очень изобретателен.

Так и любящий тоже что-то скрывает от побежденного. Но не так, как это делает слабый потакатель, скрывающий истину: ибо любящий скрывает себя. Чтобы не беспокоить побежденного, он присутствует, только как бы тайно, тогда как на самом деле присутствует возвышенное величие добра и истины. Если только быть внимательным к тому, что это нечто настолько возвышенное присутствует, то небольшое различие между человеком и человеком легко исчезает. И именно так всегда поступает любовь. Истинно любящий, который ни за что не допустит в своем сердце смутиться любимой девушке, передаст ей истину так, чтобы она не заметила, что он учит ее. Он вызывает из нее истину; он вкладывает ее в ее уста; и поэтому он слышит не себя, но ее слова; или он продвигает истину и скрывает себя. Неужели для нее унизительно познать истину таким образом?

Так же и с побежденным, о котором мы говорим. Выражение боли за прошлое, уныние по поводу своего беззакония, молитва о прощении – все это любящий в определенном смысле принимает, но тотчас же с священным ужасом отталкивает их в сторону, как отбрасывают то, что ему не принадлежит; то есть он показывает, что это ему не принадлежит; он переводит все в высшую категорию, все отдавая Богу как Тому, Кому оно принадлежит.