Дела закулисные

И словно угорь на ночной охоте, проскользнул мимо нее, на мгновение заглянув ей в глаза, спокойные, карие, похожие на два спелых каштана. На губах, будто отблеск давних, счастливых времен, застыла улыбка. На стене за ее спиной он успел заметить несколько фотографий в рамках, размещенных между картинами. На всех доминировала знакомая импозантная фигура Павла Лукашека-старшего, окруженного многочисленным семейством. На одной из фотографий знаменитый артист в костюме короля Лира держал за тонкие ручки, поднятые над головой, девчушку лет шести, в летнем платьице, и казалось, будто он ведет на нитках хрупкую и нежную марионетку.

На улице легкие Франтишека наконец освободились от назойливого запаха театральной пудры и нафталина, наполнявшего комнаты. Представление окончилось, аплодисментов не слышно. На ближайшей остановке Франтишек вскочил в трамвай. Он глубоко вдыхал морозный воздух, проникающий в вагон на остановках, и чувствовал себя как человек, пробуждающийся от глубокого наркоза. Он не ощущал ни боли, ни утраты, наоборот, ему казалось, что он что-то приобрел, хотя не мог определить, что именно.

Премьера «Разбойника» Карела Чапека прошла из рук вон плохо. О цветах и говорить не приходится. Занавес, как ни тщились, дали всего шесть раз, зрительный зал тем временем уже опустел, и театральные рецензенты писали в газетах, что последняя премьера походила скорее на обветшавший гастрольный спектакль, который следовало бы назвать «Учитель», но никак не «Разбойник», ибо Карел Гайны, исполнявший роль учителя, был на сто голов выше Павла Лукашека-младшего в роли разбойника.

Франтишека охватил священный ужас — до чего точным оказалось предсказание режиссера. Во второй раз священный ужас охватил его, когда он узнал, что Кадержабека увезли в больницу с инфарктом через полчаса после стычки с самим директором театра. Во время банкета в честь премьеры, похожего скорее на панихиду, директор позволил себе заметить, что такого дерьмового актера, как Павел Лукашек-младший в главной роли, он еще в своей жизни не видывал.

— Вот и не давал бы ему эту роль, — выложил напрямик пан Кадержабек шефу, которого знавал еще зеленым практикантом, лет тридцать пять назад. — Ведь понимал, что ему не справиться, так нет, тебе хотелось угодить старому Лукашеку. Теперь-то черта ли тебе в этом — ведь старик так и так до этого дня не дожил. А этот молодой лопух тут ни при чем, и винить его нечего.

Через несколько дней после печальной памяти премьеры «Разбойника» Франтишеку передали, что ему велено явиться на ковер в кабинет Мэтра Кубелика. Холерический режиссер, занимавший должность заместителя директора драматической труппы, пользовался своим кабинетом лишь в тех случаях, когда не работал над новым спектаклем. У Франтишека неприятно урчало в животе — это был так называемый сифонный эффект, хорошо знакомый студентам, актерам и знаменитым спортсменам, то есть тем, у кого сдают нервы перед экзаменом или выступлением. Франтишек влез в рубашку, надел пиджак, нацепил галстук, в котором чувствовал себя как фокстерьер в парадном ошейнике, и за пять минут до указанного времени уже стучался в предбанничек перед дверьми кабинетов обоих великих начальников.

— Можно войти, — сообщила секретарша, выплыв из норы шефа.

И Франтишек вошел.

— Везет нам друг на друга, — не здороваясь, констатировал Мэтр Кубелик, указав Франтишеку на стул, словно на скамью подсудимых.

Франтишек чопорно уселся и выпустил рукава сорочки, так, чтобы стали видны запонки фирмы «Sea Lord», приобретенные в магазине «Прагоимпорт» на Вацлавской площади.

— Известно ли вам, зачем я вас сегодня вызвал?

Мэтр Кубелик вперил во Франтишека проницательные очи, подобные автомобильным фарам, прихватившим посреди шоссе ежика, и Франтишеку больше всего на свете хотелось хоть на минутку свернуться клубочком. Колючек у него не было, но совесть была нечиста, а почему — он и сам не знал.

— Вам знакомо это? — спросил наконец инквизиторским тоном великий начальник и взял со стола заявление Франтишека.

Франтишек отрицать не стал. А что ему оставалось?

— Так-так. Значит, вам захотелось учиться в институте?

Франтишек вместо ответа пожал плечами.

— Так-так. У нас вы работаете второй сезон?

Франтишек сказал:

— Да.

Из рук замдиректора Кубелика заявление, словно крыло мертвой птицы, спланировало на стол. Он надел очки, которые надевал лишь в крайних случаях из пустого тщеславия, и умолк. Франтишек ждал, что будет дальше. Ждать пришлось долго. Голова замдиректора клонилась к бумаге медленно-медленно, будто превозмогая сон, и лишь через какое-то время, словно голова кобры, с шипением рывком вскинулась вверх.

— И вам у нас нравится?

— Нравится, — ответил Франтишек коротко и честно.

— Нравится… Так-так. Приятно слышать… Ну а взаимоотношения? Вы ладите со своими коллегами?

— Лажу, — сказал Франтишек, утратив реальное представление о происходящем и предполагая, что речь пойдет о какой-то новой игре, правила которой он узнает позже. Видимо, это будет новый тест на сообразительность, и потому он повторил подчеркнуто — Отлично лажу.