Дела закулисные

Следует отметить, что за два проведенных в театре сезона Франтишек научился двигаться в темноте, как рыба в воде. Он умел ориентироваться по слуху, и таким образом тряская мостовая под колесами грузовичка и скрежет проезжающего трамвая подсказали ему, что они свернули на Карлову площадь, теперь катят по рельсам в направлении Лазарской улицы и сворачивают на Водичкову. Он пытался угадать, куда ведет столь поздний и, несомненно, левый рейс и где он кончится, как вдруг тормоза взвизгнули и машина, дернувшись, встала.

Инерция опрокинула Франтишека и Ленку на спину, но они не издали ни звука, тем более что с улицы послышались слова, столь же знакомые, сколь внушающие опасение, совсем как формула Скотленд-Ярда в Англии: «Добрый вечер, пан водитель, па-апра-ашу документики…»

Франтишек осторожно приподнял уголок брезента и, змеей соскользнув вниз, протянул руку Ленке.

И вот они уже бегут с места сомнительного происшествия и лишь за ближайшим поворотом осмеливаются остановиться и оглянуться. Вид, открывшийся их взглядам, настолько ужаснул их, что мороз пробежал по коже.

Два стража порядка в зеленой форме уже приступили к осмотру груза. Понурый водитель стоял между ними, как грешник, утративший все надежды на прощение и теперь ожидающий неминуемой кары. На крыше автомобиля с крупными буквами VB[15] на борту, припаркованного в нескольких метрах на тротуаре, маячок метал лучи, подобные божьему оку.

Итак, Франтишек с Ленкой отделались лишь ссадинами. Одному богу известно, что ожидало влюбленных, если б их вытащили из кузова машины. Франтишек стряхнул со лба соленый пот, смешанный с сахарной пудрой, и схватил Ленку за руку. Времени было без пяти минут двенадцать. Пережитая вместе авантюра объединила наших героев крепче, чем мог бы связать суперцемент, и вполне естественно, что утро застало их на кушетке в мастерской Франтишека, руки сплетались и сердца бились хоть и в разных ритмах, зато ровно и солидарно.

На следующий день Ленка возвращалась в свой Тишнов. Франтишек проводил ее на вокзал «Прага-центр». И когда поезд тронулся, он побежал по перрону рядом с удаляющимся окошком, из которого высовывалась Ленка и махала ему, надеемся, не мокрым от слез платочком, а свернутой газетой «Млады свет».

— Смотри веди себя нравственно, — кричала она весело, ибо, воспитанная сексуальной революцией либерального двадцатого века, к потере невинности отнеслась без драматизации. Наоборот, даже считала это забавным и приятным и заранее радовалась, что теперь ее акции среди соучениц резко поднимутся. Ведь для большинства ее подружек это был давно пройденный этап, они, задирая перед Ленкой по этой причине нос, были абсолютно не правы, ведь Ленка собиралась свершить этот акт только по любви.

— А как же иначе, — отдуваясь на ходу, клялся Франтишек вагону второго класса, — смотри, сразу напиши, хорошо ли добралась.

— Напишу, — кричала удаляющаяся Ленка, а брненский «дракон» все набирал скорость. — Ты тоже пиши, что и как и вспоминаешь ли меня!

— Ясненько! — вопил Франтишек, стараясь перекрыть стук колес. — Буду писать каждый день, а как только вырвусь, сразу приеду!

Через полчаса Франтишек уже входил в театр. Но теперь это был уже другой Франтишек. Совсем не тот, что три дня назад вышел из театра, и ничего общего с Франтишеком Махачеком, полтора года назад робко стукнувшим в поисках работы в эту дверь, сейчас не имеющий. Если, конечно, не считать телесной оболочки, ибо бренная плоть его хоть и раздалась и возмужала, но схожести с прежней все-таки не утратила. Франтишек заматерел, превратился в мужчину, однако не вырос ни на сантиметр.

Впрочем, рост ведь еще не самое главное. Высокие деревья чаще сгибаются под ветром и падают. Буре проще вырвать их с корнем, а горная низкорослая сосна с редкостной стойкостью сопротивляется любой непогоде, и ее не так-то просто согнуть или сломить. Франтишек же, не избалованный парниковым воспитанием, умел теперь драться за место под солнцем с упорством, которое оказало бы честь даже низкорослой татранской сосне.

— Привет работнику искусств, — встретили его за кулисами Ада Горски и Пепа Куна, — тебе тут выдали звоночек из дирекции. Просили прощения, что покамест не могут предоставить отдельной гримерной. Умоляли, чтоб ты денек-другой как-нибудь перебился вместе с нами — сиволапыми.

— Ну что ж, так и быть, сиволапые, перебьюсь, — улыбнулся Франтишек и набросился на работу как бешеный. Он первым хватался за декорации к «Мамаше Кураж», не позволял таскать тяжести пану Грубешу и всячески помогал Кучере, рыжему маменькиному сыночку, пришедшему в театр всего месяц назад, после провала в экономический институт. Бригадир Кадержабек все твердил: «Ах, Кучера, Кучера, как бы ты смог работать секретаршей, ежели тебе не под силу поднять даже валик пишущей машинки?»