Дела закулисные

Франтишек отвесил поклон, будто выступал с декламацией прекрасных и возвышенных стихов, и мгновенно испарился. В этот день ему предстояло еще несколько неотложных дел. На первом месте было дело приятное и вместе с тем мучительное: написать Ленке, которой он отправлял письма с железной регулярностью. Правда, не ежедневно, как сулился, с интервалом в три дня, требуемым для доставки и ответа. Ему совершенно необходимо было написать это письмо. Он уже знал, как при этом занятии сладко ноет его тело, как велика иллюзия, будто он с ней беседует и касается ее, и вместе с тем его одолевают неуверенность и тоска, постоянное и тягостное чувство, будто письма его топорны, а слова пусты и невыразительны. А Франтишеку так много надо Ленке сказать!

Дописав письмо и прикрыв глаза, он послюнявил и заклеил конверт и помчался на почту. Откуда ему было знать, что в это же самое время, в далеком Тишнове под Брно, бежит на почту Ленка, и ее письмо в отличие от его послания не пылает ни задором, ни уверенностью, а, совсем наоборот, полно разочарования и пессимизма.

Чехословацкая почта доставила оба письма в возможно короткий срок, то есть в течение суток, и потому уже на следующий день Ленка, затаив дыхание, прочла весть о великих событиях, и душа ее к чему скрывать — вспыхнула радостью и вместе с тем сжалась от легко объяснимой зависти.

Франтишеку Ленкино письмо отдал днем, когда он вернулся из театра, заговорщически подмигивающий дворник. В нетерпении вскрыв конверт еще на лестнице, ведущей в его полуподвальное королевство, Франтишек затаив дыхание пробежал первые строки, и сердце его на мгновение остановилось.

Ленку в театральный не приняли. Если б Франтишек верил в бога, то в ту же секунду вознес бы к небу страстную мольбу, прося просветить и наставить, но Франтишек был атеистом. Однако, имея двух твердо стоящих на земле советчиков — Тонду Локитека и Ладю Кржижа, — он обратился к ним, правда в обратном порядке.

Весь вечер Франтишек посвятил картинам Лади и страницам его дневника, но почувствовал просветление в мыслях лишь ближе к полуночи, наткнувшись на строку в тетради: «Цену человеку лучше всего узнаешь, когда он наверху, а не внизу».

На другой день во время работы Франтишек разыскал Тонду и доложил ему, как развиваются события. Деловито и кратко, без излишней эмоциональной озабоченности.

Тонда Локитек, выслушав Франтишека, ненадолго задумался и сказал:

— Если не хочешь Ленку потерять, сразу же, как только она сдаст выпускные, езжай за ней и привози в Прагу. Жить можете в мастерской оба, а уж какую-никакую работенку мы ей подыщем. Ну хотя бы в театре «На Виноградах», там как раз требуется гардеробщица. А если оставишь ее дома, там, под Брно, — можешь писать «пропало»! Застрянет в какой-нибудь конторе, возьмет в мужья тамошнего учителя и вместе с ним будет играть в любительских спектаклях — это в лучшем случае.

Тонда, похоже, прочел его мысли и сейчас лишь подтвердил правильность принятого Франтишеком ночью решения. Можно было считать, что на этом разговор закончен, но, когда Франтишек повернулся, чтобы уйти, Тонда схватил его за плечо:

— Постой, еще одно дельце. Насчет Союза молодежи…

— Ну? — спросил Франтишек с некоторым неудовольствием, потому что передал Тонде свой разговор с замдиректора просто так и никакого совета по этому вопросу не просил.

— Если собрался умаслить начальство за то, что оно помогло тебе с институтом, пожалуйста, дело твое! Коли понадобится, приходи ко мне, тоже подмогну. Но если хочешь на этом сделать карьеру, то от меня дружбы не жди.

И, сделав кру-у-гом, Тонда зашагал прочь.

Франтишека словно кипятком обварили. Ни о какой карьере он никогда не помышлял, как, скажем, ему не могло прийти в голову надеяться на дворянский титул. И то и другое казалось нереальным, совсем из других времен или по крайней мере свойственным другим людям, и слова Тонды, его полуподозрения больно задели Франтишека.

В первую минуту он оскорбился, а позже, за четвертой кружкой «Великопоповицкого козла», когда он одиноко сидел в пивной «В амбаре», его вдруг одолела невыносимая жалость к себе. Никто в этом мире его не понимает. Но утром, постояв под душем, Франтишек протрезвел и устыдился, что возымел на Тонду зуб. Сняв свою кандидатуру с поста председателя еще не существующей театральной низовой организации ССМ, которой он уже так гордился, Франтишек взял двухдневный отпуск и отправился на Мораву, к Ленке.

На месте выяснилось, что Ленкины родители принадлежат к некоему неудержимо вымирающему племени провинциальных патриотов, испытывающих подсознательный сентиментальный решпект ко всякой залетной птице. И даже к Франтишеку, наверняка последнему из людей, претендующих на такой решпект.