Дела закулисные

Рабочий люд закулисья, чего уж тут греха таить, не больно любил Мастера Кокеша, но критику признавал только в глаза. К анонимным доносам монты испытывали глубочайшее презрение.

Все последующие дни Аду Горского преследовали напасти. Сначала в нескольких метрах от него с колосников рухнула двухкилограммовая гиря. На сцене в этот момент никого, кроме него, не было, все помогали грузить скатанные в рулоны ковры — работа, от которой Ада обычно увиливал. В следующий раз, когда он ставил декорацию к «Дон Жуану», под его ногами проломилась доска, и Ада сверзился с четырехметровой высоты прямо на сцену. К счастью, он упал на свернутый задник и потому лишь слегка растянул лодыжку. Он, конечно, тут же собрался домой, но бригадир Кадержабек его предупредил:

— Слышь-ка, Горски, если ты сейчас смоешься, можешь больше не возвращаться!

И, терпя муки, Ада остался. А двумя днями позже неожиданно взвилось в воздух кресло, на которое Ада присел, когда ставили декорации к «Коварству и любви» Шиллера. Кто-то случайно, а может, и нарочно прицепил спинку вышеуказанного кресла стальным тросиком вместо соответствующей декорации к соответствующей тяге. На высоте десяти метров над уровнем сцены Ада вопил и судорожно цеплялся за свое кресло, словно глава государства перед отставкой. Его опустили на твердую почву, и он, шатаясь, побрел в раздевалку. Больше в театре его никто не видел. На следующий день вместо Ады Горского прибыло заявление о его немедленном уходе с работы по состоянию здоровья, и бригадир Кадержабек возражать не стал.

А Франтишек? Мастерскую он не освободил и вместе с Тондой Локитеком явился в райсуд, Прага, 5, где и были признаны как законность прописки Локитека, так и его согласие на передачу жилплощади Франтишеку Махачеку, проживающему совместно с ним и не имеющему собственной жилплощади. У судьи, молодой симпатичной брюнетки, выслушавшей показания Тонды, правда, мелькнула на губах полуподозрительная, полусамаритянская улыбка, но на решение суда это не повлияло.

Таким образом Франтишек стал законным квартиросъемщиком, и теперь Ленка могла спокойно ехать в Прагу. Гнездышко любви им обеспечил закон. Оставалось лишь выстлать это гнездышко пухом, и Франтишек намеревался надергать его из собственной груди.

Глава пятнадцатая ИНТЕРМЕЦЦО С ЖИЗЕЛЬЮ

Тот, кто добрался до этих строк, несомненно, вправе предположить — и предыдущая глава его в этом окончательно убеждает, — будто Тонда Локитек представляет собой некое сверхъестественное существо, из тех, чье происхождение даже не пытаются выяснять. Их анкетные данные навсегда остаются окутанными легким флером таинственности, а сами они возникают в реальной жизни лишь в том случае, когда есть необходимость разобраться в какой-либо запутанной ситуации или, казалось бы, неразрешимом конфликте, развести руками беду, обрушившуюся на главного героя, потому ли, что он влез в нее сам, то ли потому, что туда загнала его злодейка судьба, с которой ему одному никак не справиться.

Подобные сверхъестественные существа в литературе обретаются с незапамятных времен. Они оборачиваются золотой рыбкой, появляются в сказочном триединстве Длинного, Широкого и Остроглазого, надевают на себя сутану бальзаковского аббата Вотрена или параловского Манека, запускающего электропоезда в детской комнате и при помощи дистанционного управления помогающего Соне стать профессиональной женой.

Да, определенное сходство тут, несомненно, имеется. Более того, сделано это умышленно. Однако в отличие от всех вышеназванных и не названных литературных ангелов-хранителей и серых кардиналов Тонда Локитек был человеком из плоти и крови с весьма примечательными по своей пестроте анкетными данными. Более того, у него была даже личная жизнь, схожая с пресловутым айсбергом, большая часть которого скрыта в пучине вод и лишь меньшая возвышается над поверхностью. И потому пусть никого не удивляет, что Тонда влюбился, и эта любовь начисто вытеснила из его обширного сердца недоступную и высокомерную Дарину Губачкову. О его новой любви никто в театре даже не подозревал. Ей исполнилось девятнадцать, она училась в консерватории, и Тонда скрывал и прятал ее от всего мира, как прячут скрипку Страдивари, чтобы она, предназначенная истинному виртуозу, не попала в руки какого-нибудь лабуха.

Вполне естественно, участившиеся случаи отсутствия Тонды в трактирах «У гробиков», «У Тына» и «У зеленой липы» — чего раньше не бывало и быть не могло порождали всевозможнейшие толки. Однако выводы и предположения монтов шли по ложному следу. Тонда Локитек исчезал из своих излюбленных питейных заведений тихо и незаметно, а в выходные дни или не появлялся вовсе, или появлялся поздним вечером и от всех вопросов отделывался лишь улыбкой и таинственным молчанием.