Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Что касается Веры Чеберяк, ее «Всеподданнейшее прошение» было передано царю 4 сентября, перед его возвращением в Петербург. Никаких свидетельств о том, получила ли она ответ, у нас нет. Зато нам известно, что на этом Чеберяк не успокоилась, решив пустить в ход всю свою хитрость, чтобы отвести от себя подозрения.

«Чеберяк знает всё»

В середине сентября 1911 года, после месяца в грязной карантинной камере, Менделя Бейлиса перевели в другую, где содержались около тридцати человек. И поначалу некоторые заключенные встретили его дружелюбно. Среди них было двое евреев — один сидел за воровство, другой, торговец по фамилии Айзенберг, за подделку векселя.

В тюрьме Бейлису не разрешили ни писать, ни получать писем, да у тюремного начальства и не было таких полномочий. Единственная связь с семьей состояла в пакетах с едой, которые он каждое воскресенье получал из дома, но передачи у него отнимали сокамерники, оставляя ему жалкие крохи.

Бейлис часами ходил по камере из угла в угол, и гвозди, торчавшие из грубо сколоченной тюремной обуви, врезались ему в ступни. Ходить становилось мукой. Как-то, примерно через неделю после перевода в новую камеру, он сел на стул, но один из сокамерников приказал ему встать, а когда Бейлис не подчинился, ударил его. Вокруг столпились другие заключенные.

Айзенберг объяснил Бейлису, что это проверка на надежность — «анализ» на тюремном жаргоне, — и тот должен молчать и ни в коем случае не жаловаться тюремному начальству, иначе заключенные расправятся с ним. Бейлис сделал над собой усилие и перестал кричать от боли. Кто-то принес ему воды, он смыл с лица кровь. Смотритель, заметив, что Бейлиса били, захотел найти виновного. Бейлис промолчал, но другой заключенный указал на обидчика. Смотритель увел Бейлиса и того заключенного с собой, избил последнего и даже столкнул с лестницы, так что Бейлис испугался, что тот сломает себе шею.

И хотя сам Бейлис не пожаловался начальству, смотритель счел небезопасным оставлять его в камере номер пять. Его перевели в камеру номер девять, известную как «монастырь». Она предназначалась для заключенных, которым грозила смерть от рук сокамерников. Там Бейлис мог не бояться покушений на свою жизнь, но новое пристанище таило в себе другие опасности.

В середине сентября, вскоре после убийства Столыпина, брат Менделя Бейлиса Арон вместе с Эстер, женой Менделя, встретился с Арнольдом Давидовичем Марголиным, одним из самых известных киевских адвокатов. Тридцатичетырехлетний Марголин прославился тем, что защищал жертв погромов и евреев, организовывавших отряды вооруженной самообороны для борьбы с мародерами из «Черной сотни». Пламенный сионист, он занимал пост председателя российского отделения Еврейского территориалистического общества, стремившегося к созданию еврейского национального государства, но не в Палестине, а на другой территории (члены этой группы считали возвращение на землю предков нереалистичным и рассматривали другие возможные территории для заселения, в частности Уганду и Анголу). Кроме того, Марголин был сыном одного из богатейших людей России, мультимиллионера Давида Марголина, владельца двух пароходных компаний и нескольких сахарных заводов. Молодой Марголин располагал связями, какими в Киеве не мог похвастать ни один еврей.

Как и большинство представителей киевской элиты, Марголин был уверен: то, что убийца Столыпина оказался евреем, крайне неприятное обстоятельство, но дело Ющинского непременно прояснится, и Бейлиса выпустят на свободу. Он искренне не мог поверить, что власти будут продолжать процесс по обвинению в ритуальном убийстве. Но в данный момент мало что мог предпринять. Согласно российской судебной системе, до завершения предварительного следствия, составления обвинительного акта и передачи дела в суд адвокат не мог ни на что влиять.

Но Марголин не собирался сидеть сложа руки и начал собирать адвокатскую команду. Он встретился со следователем Фененко, которого хорошо знал, и то, что Марголин от него услышал, одновременно обнадеживало и внушало тревогу. Фененко хотел во всеуслышание объявить, что считает Бейлиса невиновным, и попросил Марголина частным образом передать его мнение лидерам еврейской общины. «Улики против Бейлиса смехотворны и нелепы, — решительно заявил Фененко. — Я убежден, что через несколько дней он будет на свободе». Фененко был человеком слишком здравомыслящим, чтобы предположить, что делу будет дан ход.