Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Марголина обеспокоило, что Бейлиса арестовали, несмотря на категорические возражения Фененко. Он заручился согласием лидеров киевской еврейской общины на формирование комитета для защиты Бейлиса. В него вошли Шломо Аронсон, «духовный раввин» Киева (в отличие от официального «казенного раввина», получавшего жалованье из государственной казны), Марк Зайцев, сын Ионы Зайцева, основателя семейного сахарного завода, доктор Г. Б. Быховский, старший врач зайцевской больницы, и три адвоката, включая самого Марголина. Первым делом члены комитета отправили телеграмму ведущему еврейскому адвокату Российской империи Оскару Грузенбергу с просьбой как можно скорее приехать в Киев. Грузенберг прославился в первую очередь политическими делами. Он защищал Льва Троцкого, одну из центральных фигур революции 1905 года (в итоге Троцкого приговорили к ссылке, из которой он без труда бежал), и представлял в суде Максима Горького, когда писателя обвиняли в подстрекательстве к вооруженному мятежу. Коллеги-адвокаты относились к Грузенбергу с глубоким уважением за мастерство, которое он продемонстрировал на процессах, переданных в апелляционный суд, где требовались несокрушимые доводы, четко обоснованные буквой закона. Он обладал уникальным практическим опытом, полезным для намечавшегося дела: Грузенберг успешно защищал в Вильне Давида Блондеса, парикмахера, десятью годами ранее обвиненного в покушении на ритуальное убийство. Грузенберг приехал в Киев и встретился с членами комитета, чтобы обсудить план действий на случай, если Бейлису все же предъявят официальное обвинение в убийстве. В следующие несколько недель осени 1911 года он время от времени возвращался в Киев для консультаций.

Грузенберг и Марголин относились друг к другу с огромным уважением, но их взгляды на тактику, которой надлежало придерживаться в этом деле, существенно расходились. Марголин выступал за активную защиту на всех фронтах — на публике и за кулисами. Грузенберг такой позиции не одобрял. Серьезные расхождения между ними, вероятно, объяснялись разницей в их судьбах и в отношении к собственному еврейству. Грузенберг был настолько русским, насколько им мог быть еврей, не перешедший в православие. Он родился в 1866 году в украинском городе Екатеринославе (нынешнем Днепропетровске), но вырос в Киеве, откуда переехал в Петербург ради адвокатской практики. На протяжении всей жизни он с большой любовью относился к русскому языку и культуре. (Его воспоминания, написанные через несколько десятилетий после процесса, начинаются словами: «Первое слово, которое дошло до моего сознания, было русское».) К еврейской культуре он подобной привязанности не испытывал, не говорил на идише и практически не получил религиозного образования. И хотя никогда не отрекался от своего еврейства, он не ощущал связи с еврейским народом, а религиозность вызывала у него отторжение из‐за ее «театральности».

В отличие от него, Марголин так охарактеризовал свои ранние годы:

Еврейская среда, синагога, русский язык и русская школа, украинская деревня, украинская песня… И долго, мучительно долго метался я в исканиях всех этих восприятий и ощущений.

Отцу Марголина лучше удалось выдержать баланс между просвещением и религией. Сын учился в русской гимназии, но семья строго соблюдала еврейские обычаи; Марголин изучал иврит и в тринадцать лет, по достижении возраста бар-мицвы, прочел в синагоге отрывок из Торы. В то же время он испытывал глубокую привязанность к родному Киеву и Украине. К зрелому возрасту он уже разрешил свои внутренние противоречия, и его культурные ориентиры сосуществовали в гармоничном единстве. В отличие от Грузенберга, в роли современного еврея он чувствовал себя вполне комфортно.

Грузенберг боролся за права евреев в строгих рамках, очерченных профессией. Его оружием был, по его выражению, «железный хлыст закона», которым он умело владел. Марголин был энтузиастом по натуре. Закон составлял лишь один из инструментов в его арсенале. Он все больше укреплялся в мысли, что Менделю Бейлису нужна не просто защита. Недостаточно было показать, что обвиняемый не виновен — надо было найти действительных виновников. Марголин задумал найти настоящих убийц.