Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Иванов сразу сообщил Фененко, что Козаченко дал ложные показания, и хотел составить об этом рапорт, но вмешался прокурор Чаплинский, который сказал, что рапорт составлять не нужно, все и так выяснится в процессе расследования. На самом деле Чаплинский собирался оставить в силе обвинение, озвученное Козаченко. Его показания остались в протоколе, а официального опровержения так и не последовало. Чаплинский полагал, что на основе таких «не вполне устойчивых» показаний можно выстроить прочное обвинение. Неважно, что часть этой истории вообще не имела смысла: Лягушка (сапожник Наконечный) дал показания в защиту Бейлиса. Чаплинский доложил министру юстиции Щегловитову, что свидетельство Козаченко достаточно подкрепляет имевшиеся улики, чтобы составить обвинительный акт.

Козаченко не наказали за лжесвидетельство, а Бейлис жестоко поплатился за попытку украдкой передавать письма. Через два дня после того, как он попрощался с Козаченко, Бейлиса вызвали к тюремному начальству, где показали два написанных им письма. За нарушение тюремных правил его перевели в темную, холодную одиночную камеру.

* * *

Расследование затягивалось, вероятность, что Бейлису предъявят официальное обвинение, росла, и для Марголина это означало, что требуется срочно установить настоящих убийц. Осторожный Фененко, который, конфиденциально переговорив с Марголиным, и так сильно рисковал, не мог предложить никакой конкретной помощи. Марголин понимал, что надо попытаться как-то установить связи с преступным миром.

Доступ туда открылся благодаря нелепому персонажу — журналисту Степану Бразуль-Брушковскому, который вел частное расследование убийства Ющинского. Бразуль, как и «студент Голубев», буквально помешался на этом деле, что вызывало насмешки коллег из «Киевской мысли». Он придерживался либеральных взглядов и был женат на еврейке, поэтому в буквальном смысле являлся филосемитом. Как журналист он имел весьма скромную репутацию, дарованиями не блистал, а как детектив отличался неуклюжестью и смехотворной доверчивостью. Но, несмотря на всю нелепость его расследования, ему удалось пролить слабый свет на возможный сценарий убийства Андрея.

Бразуль был знаком с Красовским и несколько раз к нему обращался, предлагая сообща взяться за дело Ющинского. Красовский, что вполне понятно, отнесся к предложению Бразуля без энтузиазма. Однако они продолжали общаться, и Красовский рассказал Бразулю, как его угнетает арест ни в чем не повинного человека. Больше он не мог сообщить журналисту ничего конкретного, но дал совет заняться Верой Чеберяк. Однако Бразуль понял его слова так, что Чеберяк просто-напросто располагает ценными сведениями, и «занялся» ею с наивным упорством.

Молодой журналист стал искать встречи с Чеберяк, и в течение нескольких недель она рассказывала ему о своих умерших детях, уверяя, что их кто-то отравил. Фененко и подполковник Иванов, по ее словам, не давали ей покоя, без причины подозревая в причастности к убийству мальчика. Двадцать девятого ноября она заявила ему, что, хотя не знает виновного, могла бы его найти, высказав предположение, что изначальная версия о причастности отчима и дяди может оказаться правдой. Бразуль ей тут же поверил. Коллега, сопровождавший его на одну из встреч, сказал ему прямо: «Эта женщина, должно быть, всегда лжет, она лжет даже и тогда, когда говорит правду. И если она во сне бредит, то и в бреду, вероятно, лжет». Бразуль пропустил его слова мимо ушей.

Первого декабря Бразуль зашел к Вере Чеберяк и застал ее с забинтованной головой. Она рассказала, что накануне поздно вечером на нее напали двое и ударили по голове «шоколадкой», то есть куском железа. Было слишком темно, но она была уверена, что одним из них был Павел Мифле, в которого она плеснула когда-то серной кислотой. Чеберяк заверила Бразуля, что Мифле наверняка замешан в убийстве, а с ним Лука, отчим Андрея, а также брат и мать Мифле. Чеберяк заверяла, что ей необходимо съездить в Харьков, чтобы там в тюрьме переговорить с заключенным, который знает больше. Бразулю показалось, что этот рассказ звучит вполне правдоподобно.

Он решил, что обладает сенсационной информацией. Бразуль был хорошо знаком с Марголиным, и он сообщил адвокату, что напал на след убийцы Андрея, но тот отнесся к его словам скептически. Поэтому вначале, когда Бразуль предложил устроить ему встречу с Чеберяк, Марголин отказался, однако позднее, переговорив с Фененко, понял, что ему стоит с ней увидеться.

Марголин сказал Бразулю, что готов встретиться с Чеберяк, только если будут приняты меры к сохранению его инкогнито, поскольку он как адвокат не должен был вмешиваться в ход расследования. Он как раз собирался по делам в Харьков, и там — почти в пятистах километрах от Киева — готов был встретиться с ней. Похоже, он сознавал, насколько рискует: эта встреча могла привести к обнаружению убийц Андрея и оправданию Бейлиса — а могла кончиться катастрофой для защиты, дав присяжным повод поверить, что евреи пытаются переложить вину на православную женщину.