Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Предпоследним свидетелем обвинения был Иван Алексеевич Сикорский, почетный профессор психиатрии Киевского университета Святого Владимира. Если бы не Сикорский, Менделю Бейлису почти наверняка не предъявили бы обвинения в ритуальном убийстве. Как мы помним, когда после убийства Ющинского власти обратились к Сикорскому с просьбой изучить протоколы осмотра и высказать мнение о личности убийцы или убийц, Сикорский дал экспертное заключение: «психологической основой» убийства являлось «расовое мщение и вендетта сынов Иакова». Это страшное преступление, утверждал профессор, принадлежит к числу типичных убийств детей, какие евреи совершают уже не одно столетие.

Сикорский был самым авторитетным из всех приглашенных обвинением свидетелей. Его можно было назвать ученым с мировым именем — по крайней мере до его участия в деле Бейлиса: после суда коллеги на родине и в Западной Европе ополчились против него, осуждая человека, принесшего профессиональную честь в жертву предрассудкам и религиозной вражде.

Болезнь профессора Сикорского весной предшествовавшего года послужила причиной первой отсрочки суда, едва не лишившей Бейлиса рассудка. Прошло полтора года, и в зал суда на двадцать четвертый день заседания Сикорский явился старым больным человеком. В зале присутствовал его личный врач, готовый оказать ему помощь, а давать показания Сикорскому разрешили сидя. Набоков отметил, что профессор «по-видимому, находится в состоянии умственного расслабления», — и многие разделяли его мнение.

Сначала профессор говорил более или менее связно. «Убийство Андрея Ющинского, — начал он, — отличается от обыкновенных убийств, но оно чрезвычайно сходно с теми особенными убийствами, которые совершались редко, но которые наблюдались время от времени и даже до самого последнего времени. Это так называемые убийства детей посредством выпускания из них крови при жизни». Он указал на ряд «второстепенных признаков», сближающих убийство Ющинского с другими преступлениями такого рода: время года, когда совершено убийство; возраст жертвы; тело, оставленное на месте преступления; наконец, число ран. Как утверждал Сикорский, число ран в таких случаях часто кратно семи, «то есть четырнадцать, двадцать один, двадцать восемь и до сорока девяти». По официальным данным, на теле Андрея было обнаружено сорок семь ран — иначе говоря, «приблизительно» сорок девять. Противореча остальным экспертам, даже вызванному обвинением Косоротову, Сикорский заявил, что убийцы Андрея резали и выпускали кровь искусно, со знанием анатомии. Наконец, для таких преступлений характерно, что вслед за ними «появляется какая-то неведомая рука — еврейский заговор, — которая старается направить следователя на ложный путь». Убийства детей, совершаемые «сообщничеством убийц» этой нации, подчеркнул Сикорский, «не выдумка, не миф, не воображение средних веков, а… самая действительная реальность, уголовная реальность двадцатого века».

Постепенно профессор уклонился от темы. «Эти капиталы, — он подразумевал деньги евреев, — швыряются на то, чтобы преследовать уличителей. Тем, кто хочет бороться с этим злом, приходится бороться с громадными денежными силами». Председатель попросил Сикорского оставаться в рамках психиатрической экспертизы, но свидетель не унимался: «Талмудизм, еврейский капитализм, еврейская пресса все вооружается, соединяется для борьбы с уличителями».

Дмитрий Григорович-Барский открыл огонь со стороны защиты. «Ведь это уже не экспертиза», — заявил он. Судья еще раз предупредил профессора, чтобы тот ограничивался соображениями психиатрии, но тщетно. Через несколько минут к председателю обратился Карабчевский: «Мы протестуем против всего этого».

Замысловский, не упуская случая спровоцировать защиту, закричал: «Слуги еврейства!»

«Мы служим правосудию, а не еврейству», — отозвался Карабчевский.

В очередном рапорте полицейский агент докладывал в Петербург: «Экспертиза Сикорского, по сообщению жандармов, произвела на присяжных сильное впечатление, убедив их в существовании ритуальных убийств». Но тот же агент указал и на тревожный симптом. Передавали, что они якобы говорили между собой: «Як судить Бейлиса, коли разговоров на суде о нем нема?»

Суд приближался к концу, но на протяжении последних трех дней имя Менделя Бейлиса не упоминалось ни разу. С помощью экспертов, рассуждавших о еврейской религии и ее связи с ритуальными убийствами, обвинение надеялось убедить присяжных, что убийства, подобные убийству Ющинского, существуют и уходят корнями глубоко в еврейскую историю и теологию.