Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

На следующий день слово предоставили гражданскому истцу Замысловскому. Он излучал уверенность. Продуманной, прямолинейной речью стремился убедить присяжных в виновности подсудимого, опираясь на факты. Замысловский перечислил неувязки — реальные и вымышленные — в показаниях сестер Дьяконовых, Красовского, Бразуля и других. Что до вещественных доказательств, то одного вскрытия, заявил он, уже достаточно, чтобы с полной уверенностью утверждать, что Андрюша «убит из ритуальных целей для выпускания крови». Но главная стратегия Замысловского состояла в том, что он предложил присяжным категорический выбор — Чеберяк или Бейлис. Мальчика убили или в квартире Чеберяк, или на заводе Зайцева: «Если версия о Чеберяк провалится, то останется одно: он убит на заводе». А если на заводе, значит, виновен Бейлис. Замысловский охотно соглашался, что скандально известная Верка-Чиновница — женщина «низкого нравственного уровня». Но кто говорит правду — совершенно очевидно. «Кому верить?» — вопрошал он. «Порочной женщине Чеберяк» или таким типам, как «Марголин и прогрессивный Бразуль»? И отвечал: «Конечно, верить Чеберяк».

Гражданский истец Алексей Шмаков говорил на протяжении пяти с половиной часов. В своей лихорадочно бессвязной речи он то и дело перескакивал с утомительно подробного описания уже известных обстоятельств к невразумительным отступлениям. Шмаков развенчал «легенду» об участии в убийстве Веры Чеберяк. Но вскоре, как и Виппер, начал настаивать, что Бейлис и Чеберяк — сообщники. Он тоже много говорил о «невидимой руке», мировом еврейском заговоре и его «страшном орудии, совершенно неодолимом… типографском станке».

Двадцать третьего октября 1913 года, в тридцать первый день заседания, первую речь в защиту Бейлиса произнес Василий Алексеевич Маклаков. Из пяти членов адвокатской команды он обладал наиболее ярким интеллектом. У него был редкий талант рассматривать вопрос с обеих точек зрения — он умел понять ход мыслей тех, кого даже склонен был презирать. И — что, пожалуй, еще важнее — речи Маклакова отличались прямолинейностью и простотой.

Маклаков начал с того, что попросил присяжных сосредоточиться исключительно на подсудимом. Он не станет опровергать обвинение в ритуальных убийствах, выдвинутое против евреев. Он только хочет напомнить присяжным, что оно не имеет никакого отношения к их единственной обязанности — решить, виновен ли подсудимый. Маклаков пошел еще дальше, признав, что, «может быть, и были изуверы, они могли быть везде, могли быть и у евреев». Но не присяжным решать спор, продолжающийся уже не одно столетие. Им понадобится вся их мудрость, чтобы разрешить только одно рассматриваемое дело.

Маклаков говорил так, как если был убежден в здравомыслии присяжных, и апеллировал к логике закона. Он признал, что присяжные имеют право с недоверием отнестись к показаниям некоторых свидетелей защиты, поэтому он оставит в стороне всех, кто вызывает хоть малейшие сомнения. «Я буду опираться только на то, что вполне достоверно, что признают и обвинители», — подчеркнул Маклаков. А значит, не оставалось места ни для Екатерины Дьяконовой с ее незнакомцем в маске, ни для Зинаиды Малицкой, утверждавшей, что она слышала звук шагов убийц этажом выше, ни даже для сыщика Красовского. Зато оставались поразительно убедительные улики против Веры Чеберяк.

Когда [Андрюша] пропал, когда его разыскивали всюду, когда делали о нем публикации, [Чеберяк] ни одним словом никому не промолвилась, что в роковой день двенадцатого марта она его видела, — отметил Маклаков. — У нее одной в руках был ключ к тому, чтобы Андрюшу сыскать, но она этого ключа никому не показывает. <…> Почему она все это так усердно скрывала? <…> Как, если она неповинна, как ей могло прийти в голову, что ее заподозрят в убийстве ребенка?

После этого Маклаков перешел к кульминационной части своей речи.

Драматическая сцена смерти Жени Чеберяк, нарисованная Маклаковым, потрясла публику. Маклаков начал с одного из характерных для него приемов — сделал уступку, чтобы завоевать доверие присяжных. Некоторые, в том числе Красовский, обвиняли Веру Чеберяк в том, что она хотела смерти своих детей. Это не так, возразил Маклаков.