Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Последним говорил Николай Карабчевский. Со свойственным ему витиеватым стилем он не смог подстроиться под необразованных присяжных, говорил о попытке обвинения доказать свою правоту «путем сопоставления отрицательных величин», употреблял такие слова, как «аксиома», «идиллия», «экстратерриториальный» и «казус». И все же Карабчевский акцентировал некоторые тезисы Грузенберга и Маклакова — в частности, о пропавшем пальто Андрея. Как признавали сами обвинители, все указывало на то, что оно осталось в квартире Чеберяков. Почему Вера Чеберяк никому о нем не сказала? «Отойти от этого пальто невозможно», — подчеркнул Карабчевский. «Против Бейлиса, собственно говоря, никаких улик нет», — продолжал он. К тому же не следует недооценивать впечатления, какое производила сама личность Карабчевского, обаяние которого так всех изумляло. Некоторые говорили, что речи Карабчевского надо слышать, а не читать; вероятно, его речь в защиту Бейлиса вызвала больший отклик у присяжных, чем можно предположить, когда мы ее читаем.

На тридцать третий день суда, после взаимных возражений, не прибавивших к делу ничего существенного, судья предоставил Бейлису последнее слово.

Бейлис поспешно встал. «Господа судьи, — он говорил быстро, глядя прямо на присяжных — в свое оправдание я бы мог много сказать, но я устал, нет у меня сил, говорить не могу. Вы сами видите, господа судьи, господа присяжные заседатели, что я невиновен. Я прошу вас, чтобы вы меня оправдали, чтобы я мог еще увидеть своих несчастных детей, которые меня ждут два с половиной года».

Двадцать восьмого октября 1913 года в восемь утра Менделя Бейлиса отвели в тюремную контору и передали конвоирам. Перед тем как покинуть здание тюрьмы, его, как всегда, тщательно обыскали.

На Софийской площади дежурила конная полиция, а по периметру выстроился отряд пеших казаков. Власти ставили перед собой цель не допустить, чтобы на площади собралась толпа, способная учинить беспорядки. Около тысячи человек, собравшихся в ожидании приговора, теснились на тротуарах вдоль домов, расположенных вокруг площади. Судя по сообщениям в газетах, большинство собравшихся были за оправдание Бейлиса. Те, кто поддерживал обвинение, собрались на другой стороне площади, в Софийском соборе, где «Двуглавый орел», правая молодежная организация во главе с Голубевым, служила панихиду по Андрею.

Когда открылось заседание суда, обвинение предприняло попытку официально закрепить свою стратегию. Отвечая на первый вопрос, присяжные должны были, по версии обвинения, принять решение относительно характера убийства и места, где оно было совершено:

Доказано ли, что 12 марта 1911 года в Киеве, на Лукьяновке, по Верхне-Юрковской улице, в одном из помещений кирпичного завода Зайцева, принадлежащего еврейской хирургической больнице… тринадцатилетнему мальчику Андрею Ющинскому при зажатом рте были нанесены колющим орудием на теменной, затылочной, височной областях, а также на шее раны, сопровождавшиеся поранениями мозговой вены, артерий, левого виска, шейных вен, давшие вследствие этого обильное кровотечение, а затем, когда у Ющинского вытекла кровь в количестве до пяти стаканов, ему вновь были причинены таким же орудием раны в туловище, сопровождавшиеся поранениями печени, правой почки, сердца, в область которого были направлены последние удары, каковые ранения в своей совокупности числом 47, вызвав мучительные страдания у Ющинского, повлекли за собой почти полное обескровление тела и смерть его?

Слов «ритуальный» или «религиозный» вопрос не содержал. Присяжные могли не касаться мотивов преступления, но формулировка вполне отвечала целям сторонников «ритуальной» версии. «Полное обескровление» предполагало, что убийство совершено с целью добыть кровь. Кровь измерялась в «стаканах», что указывало на ее собирание и употребление. Описание преступления соответствовало утверждению обвинителей, что убийцы некоторое время подождали, давая крови стечь, и только после этого добили мальчика. Само указание на завод еврея Зайцева как место преступления подразумевало виновность евреев.