Через десять дней после объявления приговора в Петербурге состоялся торжественный банкет «в честь героев киевского процесса». Почетными гостями на нем были министр юстиции Щегловитов и товарищ прокурора Виппер. Присутствовали также А. И. Дубровин, основатель Союза русского народа. Отсутствующим же «героям» — в том числе Чаплинскому, профессору Косоротову (получившему оставшиеся две тысячи рублей за мастерски выполненную работу), профессору Сикорскому — послали телеграммы с благодарностью «за благородное гражданское мужество и высокое нравственное достоинство».
В качестве вознаграждения их осыпали похвалами, чинами и деньгами. Чаплинский, прокурор Киевской судебной палаты, был назначен в Сенат. Судья Болдырев получил обещанную ему должность старшего председателя Киевской судебной палаты и повышение жалованья. Гражданскому истцу Замысловскому заплатили двадцать пять тысяч рублей из секретного царского фонда за написание книги о процессе.
А что думал об исходе дела Николай II? В день объявления приговора он находился на отдыхе под Ялтой, в Ливадийском дворце, вместе с императрицей Александрой и детьми. Когда один из приближенных сообщил ему новость из Киева, Николай сказал: «Несомненно, это было ритуальное убийство. Но я рад, что Бейлиса оправдали, ведь он невиновен». Царь был доволен.
«Запах гари, железа и крови»
Двадцать седьмого ноября 1913 года в местечке Фастове, приблизительно в восьмидесяти километрах к юго-западу от Киева, на территории лесного склада на аккуратно уложенных досках было найдено тело убитого мальчика одиннадцати или двенадцати лет. Труп лежал в луже крови. На шее убитого пунктирной линией от уха до уха было тринадцать колотых ран.
Реакция черносотенцев и правой прессы была предсказуема: еще одно убийство, совершенное иудеями, негодовали они. Число колотых ран — каббалистическое, значит, убили иудеи. Делая подобные заявления, они упускали из виду один весьма неудобный факт: жертвой оказался Иоссель Пашков, еврейский мальчик. Более того, его убийца, которого вскоре нашли, был христианином. Полиция быстро напала на след Ивана Гончарука, преступника со стажем, за плечами которого было десять обвинительных приговоров. Местная прокуратура вскоре представила убедительные, как ей казалось, доказательства виновности Гончарука. Но черносотенцы настаивали, что предполагаемое еврейское происхождение жертвы — дьявольский обман. (То, что мальчик был обрезан, они расценили как часть заговора.) Они настаивали на том, что это был труп христианского ребенка.
Каким бы невероятным это ни казалось, события с удивительной точностью повторяли сценарий дела Бейлиса. Расследованием заинтересовался министр юстиции Щегловитов. Чаплинский только что покинул пост прокурора Киевской судебной палаты, но еще не вступил в должность сенатора. Он посоветовался с министром юстиции по поводу фастовского дела, и события приняли оборот, удовлетворявший обоих.
В декабре 1913 года исполняющий обязанности прокурора Киевской судебной палаты Володкович, ранее работавший под началом Чаплинского, начал новое расследование, поставив себе задачу ответить на вопрос: действительно ли убитый был Иосселем Пашковым или на самом деле его отец, портной Фроим Пашков, убил христианского мальчика, замышляя выдать труп за тело собственного сына? Чтобы доказать эту гипотезу, требовалось два элемента: пропавший христианский ребенок и спрятанный Иоссель, живой и невредимый. Сам факт, что власти уцепились за такую безумную теорию, свидетельствует об их решимости — или отчаянной попытке — возбудить еще одно «ритуальное» дело и реабилитироваться после поражения на процессе Бейлиса.
Как и в случае с делом Бейлиса, сыскная полиция не поддержала версию о ритуальном убийстве. Фастовский становой пристав упорно не находил никаких доказательств «ритуала». Прокурор счел его работу «явно тенденциозной в благоприятном для евреев смысле» и отстранил от расследования. Правая пресса придумала историю о бегстве еврейского мальчика Иосселя не то в Америку, не то в какую-то еще страну «вместе с Бейлисом». Однако на некоторое время следствие зашло в тупик — не удавалось найти подходящего пропавшего христианского ребенка. Правда, к январю 1914 года наметился сдвиг. Родителей исчезнувшего мальчика Бориса Тараненко привели в морг, где предъявили им сильно разложившийся труп жертвы фастовского убийства. Они заявили, что это их сын. Отца Иосселя и его приказчика обвинили в убийстве Бориса и заключили в тюрьму. (Борис пропал в Житомире, более чем в ста шестидесяти километрах к западу от Фастова; как он очутился в Фастове, никто даже не пытался объяснить.) Профессор Сикорский, решив снова выступить в роли эксперта по психологии евреев, поделился своим мнением с правой газетой «Новое время», заявив, что, хотя «убийство совершено грубым образом» (кровь жертвы была «неэкономно» разлита), все указывает на его ритуальный характер.