Дело двух Феликсов

Однако в институте, куда они вернулись, им сказали, что товарищ Коржиков почувствовал себя нехорошо, и его отпустили домой.

— Подождем до завтра? — спросил Ганцзалин.

Хозяин покачал головой. Они-то могут подождать, а вот дело не ждет. Как ни печально, но придется побеспокоить хворого товарища Коржикова. Впрочем, они не будут его сильно допекать, если, конечно, сам товарищ Коржиков не будет слишком сильно упрямиться.

Взяв в учебной части адрес завхоза, они отправились прямиком к нему домой.

Дверь им открыла соседка — старушка божий одуванчик.

— Афанасий Игоревич у себя? — с видом самым любезным осведомился Загорский.

— А вы кто будете? — подозрительно оглядев их с ног до головы, спросила старушка.

— Мы будем его лучшие друзья, — неожиданно ввязался Ганцзалин. — Давай, бабка, не тяни резину, не заставляй ждать занятых людей.

Нестор Васильевич поглядел на него укоризненно, но дело было уже сделано. Старушка оскорбленно фыркнула и ушла прочь по длинному темному коридору. Спустя пару секунд за ней хлопнула дверь.

— Что ж, — сказал Загорский, — будем искать гражданина завхоза сами.

К счастью, долго искать не пришлось. Первая же дверь на их пути оказалась приоткрытой. Нестор Васильевич постучал один раз, второй — все было тихо. Лицо Загорского сделалось озабоченным. Он посмотрел на Ганцзалина: видимо, придется войти без приглашения. Тот пожал плечами — войти так войти. И когда, собственно, они нуждались в приглашении?

Загорский толкнул дверь и зашел внутрь. На первый взгляд комната казалось пустой, в ней даже свет не горел. Однако при более внимательном рассмотрении в дальнем темном углу обнаружилось кресло. В кресле, откинув голову на подушки, спал кругленький лысый человек.

— Крепко спит, — сказал Ганцзалин.

— Слишком крепко, — отвечал Загорский.

Он взял Коржикова за руку, пытаясь нащупать пульс. Покачал головой, отпустил руку.

— Включи-ка свет, — сказал он помощнику, — вообще ничего не видно.

Ганцзалин щелкнул выключателем, под потолком зажглась слабая электрическая лампочка. Нестор Васильевич огляделся, увидел на тумбочке рядом с креслом пустой граненый стакан. Вытащил из кармана носовой платок, аккуратно поднял стакан, брезгливо понюхал.

— Яд, — сказал он. — Ставлю сто против одного, что им же отравили Лисицкую. И клиническая картина будет та же — сердечная недостаточность.

Рядом со стаканом на тумбочке лежал желтый листок тетрадной бумаги. На нем неверным почерком было написано. «Запутался в махинациях. Устал бояться. Виноват перед партией, народом и искусством. Прошу простить и в смерти моей никого не винить».

— Самоубийца, значит, — китаец смотрел скептически.

— Само собой, — отвечал Нестор Васильевич. — И заметь себе, какой экономный самоубийца. Перед тем, как свести счеты с жизнью, выключил электрическую лампочку, чтобы не нагорало. А ну-ка, глянем, нет ли здесь знакомых следов?

К несчастью, погода была сухая, и следы, если и остались, были совершенно неразличимы невооруженным глазом.

— Ничего, — сказал Загорский, — криминалисты найдут. Только надо аккуратно, чтобы не затоптать. Давай-ка к ближайшему телефону и вызывай милицию.

— Милицию вызвать не шутка, — задумчиво сказал Ганцзалин, — только зачем нам это? Чего лишний раз мозолить глаза? Мы же теперь первые подозреваемые.

— Ну, какие подозреваемые, о чем ты? — пожал плечами Нестор Васильевич. — Во-первых, налицо все признаки самоубийства, даже предсмертная записка. Во-вторых, старушка божий одуванчик нас видела и всегда подтвердит наше алиби…

* * *

— Видела, отпираться не буду, — старушка божий одуванчик глядела на усталого долговязого участкового честными до прозрачности глазами, весь разговор происходил на коммунальной кухне, пустой и тихой от недавних трагических событий. — Вот этих двоих бандитов и видела. И так вам скажу, гражданин милиция, они и убили. И мне еще угрожали, чтоб молчала. Иначе, говорят, тебя саму порешим и все твое имущество меж собой поделим.

— Что ты врешь, старая карга? — не выдержал Ганцзалин, в то время как у Загорского только брови чуть поднялись вверх от удивления. — Что ты несешь такое, кто тебе угрожал?

— Секундочку, — поморщился милиционер, — пусть доскажет. Продолжайте, гражданка Пестрюк.

— А я продолжу, — кивнула старушка, — мне скрывать-то нечего. Меня, между прочим, Серафима Павловна зовут.

— Органы дознания это обязательно учтут, — кивнул милиционер. — Дальше, пожалуйста.

А дальше что? Дальше ничего. Зашли да и убили за милую голову, вот вам и весь сказ. А почему гражданка Пестрюк, в смысле, Серафима Павловна, думает, что именно они убили гражданина Коржикова? А потому что до них соседушка ее драгоценный живой был. А как эти двое пришли — особенно этот, который косой и желтый, — сразу и прекратил всякое существование.

— А почему вы думаете, что до их прихода он был живой?