Дело двух Феликсов

Ладно, сказал Легран, поплывем. И закрыл глаза. Он как будто попал в сказку братьев Гримм. Латышские леса, болота, озеро Лу́банс — и посреди всего этого откуда-то взялся финн-проводник. Откуда он и что тут делает? Нет, Легран бы понял, если бы они шли по Териóкам каким-нибудь, там финнов полно, это их законное место. но до ближайших териок не меньше полтысячи верст по прямой. Так откуда взялся финн? Его рекомендовали как надежного человека, но откуда он тут? А, может, это и вовсе не финн никакой, может быть, это леший, который промышляет тем, что заводит людей в трясину, притапливает там и понемногу поедает. И не финский у него акцент, а просто такая манера лесных жителей — оглушать звонкие, говорить невнятно.

Серж заморгал глазами: кажется, от кислородного голодания у него начались галлюцинации. Нет, пора вставать, надо идти, плыть, добираться до места. А то леший не леший, а какая-нибудь зеленоглазая местная ведьма выйдет из чащи, поглядит на него своими изумрудными очами, засмеется серебряным смехом, развернется да и сгинет в лесу без следа. А через полчаса явятся пограничники с собаками — и пиши пропало, знаток антиквариата и живописных шедевров Легран, поставят тебя к стенке добрые люди из ОГПУ и расшлепают, как шпиона.

Когда они с финном вышли из лесу, стало совсем темно. И это правильно, это хорошо, на это и был расчет. Что за радость плыть по озеру под внимательными и недружелюбными взорами пограничников, которым недолго и катер за беглецами выслать, лихо затормозить перед ними на водной глади, обдав облаком брызг, и спросить: а что это вы тут делаете, добрые люди?

Нет-нет, это совершенно лишнее. Тем более что на польской стороне ждал его уже свой человек, который сделает все как надо и переправит его, в конце концов, в далекую вожделенную Францию, и даже более того — в самый Париж, к Монма́ртру и Шанз-Элизэ́, к Латинскому кварталу и пляс Пига́ль, к Нотр-Дам-де-Пари и Сакре-Кёр.

Чуть поблескивающая под луной спокойная вода медленно плыла назад за бортами лодки. Легран поднял глаза в черные небеса и увидел там сияние электрических огней Эйфелевой башни, увидел красную мельницу «Мулéн Руж»…

Глава десятая. Красные дипкурьеры

Да, Мулен Руж, думал Загорский, глядя в окно, за которым постукивал и уносился назад попутный пейзаж. Что это — пошлость или естественная часть праздничной и слегка легкомысленной атмосферы французской столицы? С другой стороны, что почитать пошлостью? Когда сорок без малого лет назад Гюстав Эйфель возвел посреди Парижа свою башню, сетчатую, словно чулки куртизанки, кое-кто заявил, что ничего более пошлого не существовало в подлунном мире. Больше того, синклит творцов, среди которых были Ги де Мопассан и Шарль Гуно, направили протест в муниципалитет, где сравнивали башню с дымовой трубой и категорически не желали, чтобы небо им застило такое уродливое, по их словам, и беспомощное творение. И это при том, что башню планировали как временную, и должны были снести спустя двадцать лет. Давно почили в бозе и Гуно, и Мопассан, и многие другие критики, а башня все стоит. И сколько еще простоит, ведает один Бог. Ну, уж, наверняка не дольше, чем Мулен Руж, у которого в запасе вечность, как писал по другому поводу один пролетарский поэт. А все потому, что мужчины, как дети, любят смотреть на полуголых танцующих женщин — это их бодрит и влечет к подвигам.

Так думал красный дипкурьер Нестор Васильевич Загорский, глядя за окно, за которым еще не было Парижа, но который рано или поздно должен был там появиться…

— Простите? — переспросил Загорский, с некоторым изумлением глядя на Глеба Бокия, который в двух словах объяснил ему круг его новых обязанностей. — Дипкурьер? Вы хотите сказать, я теперь буду большевистский почтальон?

— Не самая стыдная должность, — отвечал ему Глеб Иванович, — многие хорошие люди погибли при исполнении обязанностей дипкурьера.

Нестор Васильевич отвечал, что это его мало утешает. Сразу видно, что он не красный командир, заметил Бокий. Занятие весьма опасное, и простых рабочих дипкурьерами не пошлешь. Нужны люди с жизненным и боевым опытом, а в идеале — знающие иностранные языки и светское обхождение. Но таких у советской власти мало даже среди дипломатов, поэтому обходятся тем, что есть под рукой.

— Да, но я-то тут при чем? — не понимал Загорский. — Я полагал, что поеду за границу частным образом.

Бокий покачал головой.

— Поверьте слову, вам — да и нам тоже — лучше будет, если вы пересечете границу в официальном статусе. Заодно перевезете и кое-какие наши документы, Феликс Эдмундович уже договорился с наркомом Чичериным.

Нестор Васильевич поднял брови: без него договорились?

— Понимаете ли, нам не до реверансов, — отвечал Бокий. — Катастрофически не хватает дипкурьеров. В особенности же не хватает таких, которые готовы доставить груз высочайшей секретности. Дипломат Загорский для этого подходит идеально. Уверен, что вы с вашим китайцем сможете провезти диппочту сквозь вражескую армию. Тем более, что опыт у вас уже был.