Можно было со спокойной душой отправляться в купе к Мезенцеву. Однако Нестор Васильевич по старой привычке доходить, как он говорил, до геркулесовых столбов, решил сделать еще один шаг вперед. В конце концов, если штурмовики не враги, они вполне могут стать союзниками. Вероятно, будь на его месте Дзержинский, Бокий или любой почти чекист, они бы побрезговали общением с этим отребьем. Но профессия научила Загорского не быть слишком щепетильным.
Нестор Васильевич отставил в сторону чашку с кофе, одернул пиджак и подошел к столику, за которым столпились штурмовики. Поднял руку вверх, выставив ладонь вперед, сказал негромко:
— Хайль![27]
Лица беседующих юнцов на миг окаменели, но уже спустя секунду они пришли в себя и отвечали нестройно, вразнобой: хайль… хайль! Рук, однако, поднимать не стали, отметил про себя Загорский, стесняются пока. Что ж, это, может быть, и к лучшему. У них, вероятно, еще не кончился романтический период опьянения национал-социализмом. С такими проще разговаривать.
— Позвольте представиться: Франц фон Браун, авиатор, — сказал Загорский, улыбаясь обаятельно, но строго. — Не мог не подойти и не поздороваться с молодыми патриотами Германии.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что партайгеноссе Браун — непростая штучка. Оказывается, он не только был авиатором-любителем, но и сидел в одной тюрьме с самим Адольфом Гитлером — как раз по делу путча тысяча девятьсот двадцать третьего года, который бюргеры прозвали пивным.
По счастью, один из учителей немецкого у Нестора Васильевича был родом из Мюнхена, так что баварский акцент давался ему легко. Юнцы-фашисты взирали на отважного авиатора, знакомого с самим Гитлером, с благоговением. Исключение составлял их группенфюрер Ганс Вернер, который, кажется, был недоволен, что появился человек более авторитетный, чем он сам. Однако заказанное на всю компанию, а потом еще и дважды повторенное пиво окончательно растопило лед, и штурмовики с горящими глазами слушали байки господина Брауна о Гитлере, почерпнутые им из бульварных немецких газет, которые Загорский попросил у Бокия перед выездом.
Браун, в котором за версту было видать аристократа, тем не менее вел себя чрезвычайно просто и обаятельно. Даже фашистские лозунги из его уст звучали как-то необыкновенно симпатично, им сразу хотелось верить.
— Германия будет третьим рейхом, как предсказал великий наш философ Артур Мёллер, — разглагольствовал Браун-Загорский. — Тысячелетнее царство придет — и мы явим изумленному человечеству всю силу и величие немецкого духа. Мы восстанем из руин, как феникс из пепла, и все страны и народы преклонят перед нами головы, признавая наше интеллектуальное первородство и наше духовное превосходство. Нацизм — это вселенское лекарство от проклятой буржуазной немощи! Германия под водительством Адольфа Гитлера поведет мир к новым свершениям, мы преодолеем гравитацию и воспарим к звездам…
Тут, правда, Нестор Васильевич засомневался — не слишком ли фантастические картины он рисует? Того и гляди, вызовут психиатров простые бюргеры, с превеликим изумлением глядевшие с почтительного расстояния на их развеселую компанию. Впрочем, как говорили древние, цель оправдывает средства. Кто хочет стать своим среди фашистов, должен благоухать примерно так же, как пахнут они.
Нестора Васильевича несло. Он заклеймил евреев, цыган, славян и прочих унтерменшей[28], дал понять, что партия не потерпит на одном с собой поле коммунистов и других красно-розовых, и, наконец, нехорошо отозвался о гомосексуалистах, лесбиянках и каких-то загадочных моносексуалах, которых, кажется, сам тут же и придумал.
На самом пике охватившего его красноречивого камлания он вдруг умолк, обвел штурмовиков торжественным взглядом, отсалютовал фашистским приветствием, тихо произнес «хайль» и удалился под восторженные аплодисменты всей компании.
— С такими людьми, — после паузы заметил группенфюрер Ганс, — наша партия придет к власти на ближайших же выборах.
Нестор Васильевич между тем вернулся в поезд и начал свой обычный обход. Он еще находился в некоторой стыдливой эйфории от той чепухи, которую он только что нес, но ум его уже переключился на другие задачи. Если бы его спросили, чего ради он так надрывался, пытаясь понравиться этим глупым, развращенным сосункам, он бы, наверное, вспомнил свой старый принцип — искать союзников, где только можно. Однако дело было не в этом. Дело было в том, что мозг, точнее, недремлющая его часть, которая занимается не бытом, а вопросами жизни и смерти, уже предложила решение проблемы, которая толком еще не сформировалась. Фашисты нужны были, чтобы обеспечить безопасное прибытие в Париж ему и Мезенцеву.
Осталось только понять, от кого именно придется обороняться при помощи штурмовиков. Состав весело постукивал колесами, неуклонно удаляясь от станции, которую, возможно, в третьем рейхе назовут как-нибудь патетически, вроде «Явление партайгеноссе Брауна молодым патриотам».