Дело двух Феликсов

— Легче не станет, но может стать тяжелее, — возразил Нестор Васильевич. — Троцкий обладает решительным и жестоким характером, но все его поступки на виду. А Сталин — темная лошадка. Кажется, в его характере есть нечто от вурдалака.

— Что такое «вурдалак»? — оживилась Хуби.

Вурдалак, объяснил Загорский, это разновидность упыря. Однако от собственно упыря отличается тем, что упырь пьет кровь живого человека, а вурдалак промышляет на кладбище. Есть опасность, что Сталин чужими руками превратит Россию в кладбище, а сам будет питаться мертвечиной.

Юсупов посмотрел на Загорского с некоторым удивлением: откуда ему так много известно?

— У меня надежные источники, — улыбнулся Нестор Васильевич.

— Теперь я понимаю, почему вы решили уехать из России, — сказал князь задумчиво. — Однако не возьму в толк, почему вы решились на это только сейчас…

Загорский пожал плечами: человек — самое загадочное животное из всех. Понять его побуждения и поступки обычно не может даже он сам, что же говорить об окружающих? Впрочем, с ним, Загорским, несколько проще. Он — человек уже немолодой, все достояние его осталось в России, ему было непросто бросить все и решиться уехать. Но он все-таки решился.

— Не жалеете? — спросил князь.

— Пока еще не успел, — улыбнулся Загорский. — Я только вчера приехал.

Хотя беседу они вели по-французски, но Хуби довольно скоро наскучило слушать «эти русские разговоры», и она, расслабленная шампанским и благодетельным летним теплом, задремала прямо на кушетке.

— Где вы устроились? — спросил Юсупов.

— Ночь я провел в гостинице, но это мне не очень подходит, — отвечал Загорский. — Завтра думаю поискать какую-нибудь недорогую квартиру или комнату.

Юсупов посмотрел на него и улыбнулся.

— К чему же такие сложности? Живите пока у меня…

Нестор Васильевич засомневался — удобно ли?

— Удобно, — отвечал князь. — Дом у меня небольшой, но компатриоту всегда найдется в нем комната. Было время, когда мы с женой, слугами и еще целой кучей соотечественников жили в двухкомнатном гостиничном номере. Голландский посланник, явившийся ко мне, был весьма фраппирован этой цыганской оравой.

— Что ж, не могу отказаться от такого искреннего предложения, — засмеялся Загорский, и на душе у князя почему-то стало легко и хорошо.

Глава двенадцатая. Внезапное разоблачение

Строго говоря, дом князя был не дом никакой, а только часть особняка на рю д'Облигадó. Там жил некий загадочный русский художник, который сдал семейству Юсуповых первый этаж, где оно и расположилось со всеми возможными в таких обстоятельствах удобствами. Знакомить Загорского с хозяином дома князь отчего-то не захотел, да Нестор Васильевич и не стремился.

Разумеется, первой, кому был представлен новый друг Феликса Юсупова, стала жена князя Ирина Александровна, княжна императорской крови и племянница последнего российского самодержца Николая Второго. Человек неискушенный решил бы, что в ее чертах было нечто от грузинских княжон: густые, почти прямые брови, прямой нос, пожалуй, немного тяжеловатый подбородок, длинная шея, гордая стать. Однако Загорский легко рассмотрел в ней типично англосаксонские черты ее предков из британского королевского дома.

Когда она подала руку Загорскому и улыбнулась, вся эта строгость куда-то исчезла, осталось лишь сердечное очарование молодой и очень доброй женщины.

— Я рада, господин Загорский, что у Феликса появился такой друг, — сказала она. — Чувствуйте себя, как дома.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, княгиня, — отвечал Нестор Васильевич.

— Его превосходительство действительный статский советник присмотрит за мной, чтобы я не слишком увлекался новыми прожектами, — шутливо заметил Феликс. — Кстати, Нестор Васильевич, вы по какому ведомству служили?

— По дипломатическому, — отвечал Загорский.

Княгиня заметила, улыбаясь, что это сразу видно. Тут Юсупова позвали к телефону, и он оставил жену наедине с Загорским.

— Надеюсь не обременять вас слишком долго, — сказал Нестор Васильевич. — Только до той поры, пока не подыщу квартиру.

Ирина Александровна улыбнулась: оставайтесь, сколько вам угодно, мы будем только рады. И Феликс развлечется, ему, кажется, в тягость уже все эти бесконечные деловые разговоры с людьми, которых он видит каждый день, он ведь скучает по России.

— Мы все скучаем, — отвечал Загорский серьезно, — даже я, хотя только на днях ее покинул.

Он любовался княгиней и вспоминал о персонажах Льва Толстого, о всех этих графах и князьях, которые странным образом умудрялись объединять в себе сильные душевные порывы с какой-то необыкновенной добротой и веселостью. Вот чем отличается граф Толстой от Достоевского. Герои Толстого — аристократы, люди в самой своей основе гармонические, для них естественно хорошее расположение духа. Герои же господина Достоевского — все сплошь разночинцы, какие-то подпольные существа, нервические, желчные и склонные к преступлению. В них если и образуется что-то доброе, то растет с таким неимоверным трудом, что, кажется, уж проще было бы ему и вовсе умереть.