Читаем «Дело» Нарбута-Колченогого полностью

Ответ: Преимущественно обсуждались вопросы литературные, но обсуждение этих вопросов неизменно приводило к политическим обсуждениям и перерастало в обсуждение общеполитических вопросов, конечно, в том же антисоветском духе.

Вопрос: Конкретизируйте эти свои показания в отношении Поступальского.

Ответ: Ещё на первом сборище группы, на котором я участвовал (…) на котором присутствовал также редактор «Гослитиздата» Германов, Поступальский, начав с выпадов против советской критики и «Главлита» (…) говорил, что правдивое изображение советской действительности будущие поколения найдут только в недопущенных цензурой неопубликованных художественных произведениях так же, как мы теперь разыскиваем жертвы царской цензуры. И Поступальский призывал писать стихи, в которых давать наше, т. е. антисоветское изображение советской действительности…»

На других “сборищах” антисоветской группы Поступальский, по словам Нарбута, утверждал, что “в отношении литературы у нас установлен такой режим, в каком литература находилась в Европе в эпоху средневековья”, что “пролетариат не заинтересован и не может быть заинтересован в создании и развитии собственной литературы и поэтому бессмысленно надеяться и говорить о возможном росте литературы в советских условиях”, что “советские поэты молодого поколения или активно выступают против существующего режима, за что подвергаются репрессиям, или же быстро увядают и перестают писать, если только не хотят заняться беспринципной халтурой и лакировкой действительности”.

В конце этого допроса Нарбут пообещал припомнить все выступления Поступальского “на наших сборищах” и дать дополнительные показания.

О том, насколько фальшивым и лживым является раздутое дело, становится ясно из пространного заявления Павла Соломоновича Шлеймана, написавшего его новому наркому внутренних дел.

«…Это просто чудовищное искажение моего общественно-политического лица получилось оттого, что самые обычные, не представляющие собой решительно ничего предосудительного факты моей жизни, профессиональные и бытовые знакомства, деловые поездки, встречи и семейные вечеринки – были истолкованы превратно, им придавались значение и смысл, которых они не имели. Всё было поставлено на голову, получило совершенно неверное освещение и как бы подгонялось под какую-то готовую схему (…)

О Поступальском и Нарбуте как о членах антисоветской группы я впервые услыхал от следователя. Кого имело следствие в виду как украинских националистов, с которыми я якобы связывал эту группу, мне неизвестно до сих пор. Одно время я начал предполагать поэтов Рыльского и Бажана, поскольку следователь без обиняков называл их фашистами. Но, не говоря уже о том, что в наших отношениях не было и тени того, что можно было бы квалифицировать как преступную антисоветскую связь и что Рыльский и Бажан не внушали мне подозрений, – эти писатели высоко ценились Советской властью и в то время, и являются сейчас орденоносцами…»

Следствие рьяно конструировало группу московских пособников украинских националистов, и полупризнания Шлеймана и Шиварова, естественно, никого не устраивали. Поэтому уже на следующий день обращаются за помощью к Нарбуту – мол, кому же, как не вам, Владимир Иванович, знать подлинное лицо этого типа – ведь в вашем журнале он работал ещё в 1919-м году в Киеве и в вашем РАТАУ в 1922-м, вот и расскажите, какова была его роль в группе.

«Ответ: Прежде всего Шлейман-Карабан П.С. представлял свою квартиру для сборищ нашей группы, затем он был активным участником нашей группы и при обсуждении того или иного вопроса выступал с антисоветскими установками и утверждениями (…). Шлейман утверждал, что положение литературы в советской стране бесперспективно. Литература зашла в тупик, бесперспективно и трагично положение писателя у нас; лучшие писатели не дают и не могут дать ценных произведений и должны вовсе перестать писать, если они хотят остаться честными (…).

Вопрос: Следствию известно, что вы были участником сборищ вашей антисоветской группы совместно с некоторыми украинскими писателями, в том числе и Семенко; происходившее на этих сборищах не могло оставить вас в неведении относительно идейного и организационного единства вашей группы с участвовавшими на этих сборищах украинскими писателями, дайте показания по этому вопросу.

Ответ: В первых числах мая (1936 г.) на квартире Багрицкой действительно состоялось сборище с участием и украинских писателей Бажана и Семенко и грузинского писателя Лордкипанидзе, однако я не помню, чтобы при этом велись какие-либо разговоры, которые свидетельствовали бы о наличии идейного и организационного единства между нашей группой и упомянутыми писателями».

«Вы говорите неправду, – записывает в протокол Шиваров, – настаиваю на правдивом ответе».

Нарбут продолжает упорствовать:

«К своим показаниям по этому вопросу я ничего добавить не могу…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное