«Дело» Нарбута-Колченогого

Но и на владивостокской земле, где Нарбут оказался 20 сентября 1937 года, он со стойкостью переносил свою участь, сообщая об этом жене из лагеря. Уже в Магадане, куда он попал через месяц, он ещё надеется переспорить свою судьбу, говоря ей в письме: «…Как мне хочется показать себя на работе, быть стахановцем, всегда первым, не боящимся никаких трудностей! А ведь я могу, могу воскликнуть: “Дайте мне рычаг, и я переверну земной шар!”»

Дальний Восток. Зэки в сталинском лагере

Из магаданского лагеря «Дальстрой», от заключённого «транзитной командировки, 3-я рота, 2-я зона, 2-й барак» к Серафиме Густавовне Суок приходят письма. Всего их было одиннадцать – глубоко личных, исполненных пронзительного лиризма, в одном из которых он признавался, что «тут возникло много лирического подъёма… лишь бы разрешили только мне писать здесь стихи».

В середине декабря Владимир Иванович был отправлен из Магадана на «Стан Оротукан» – это около четырёхсот километров от побережья. Актированный Нарбут дожидался там изменений в своей судьбе. «Адрес, по-видимому, мой изменится, – написал он жене. – Новый сообщу телеграммой (если будут деньги, мамочка…)».

Чудная планета Колыма!

Но не сообщил.

После недолгого здесь пребывания его отправили пешком через перевал на «Ключ Пасмурный». Там он пробыл около двух с половиной месяцев – работал счетоводом, ночным сторожем и, говорят, ассенизатором. В конце февраля – начале марта 1938 года он вместе с такими же, как он сам, инвалидами был актирован медицинской комиссией и этапирован в Магадан, в карантинно-пересыльный пункт № 2. Здесь против него 2 апреля 1938 года, во время кампании массового террора в колымских лагерях (декабрь 1937 – сентябрь 1938 года), вошедшего в историю под названием «гаранинщина», было возбуждено новое уголовное преследование по обвинению в контрреволюционном саботаже. Ордер на арест и обыск (№ 241) подписал начальник УНКВД Василий Михайлович Сперанский. Не оправдались ни надежды отличиться на трудовом поприще, ни – хотя бы – попасть в инвалидный лагерь. Судьба уготовила Нарбуту гораздо более трагическую стезю.

Вместе с Нарбутом контрреволюционную группу саботажников, занимавшихся на карперпункте № 2 антисоветской агитацией и разложением лагерной дисциплины, составили ещё восемь инвалидов (планировали сначала группу из десяти человек, но один умер, не дождавшись ареста), доставленных в Магадан с разных приисков – едва ли они знали друг друга хотя бы в лицо. Люди, разные по социальному положению (до первого ареста, а здесь, в Магадане, оперуполномоченный Мохов их всех «подравняет» – каждому в графу «социальное положение» впишет «заключённый»): крестьяне, служащий, судебный работник, рабочий, писатель и партийный работник (так в анкете у Нарбута), русские, украинец, белорус, молдаванин, еврей, черкес – все они ранее были осуждены по «политической статье» (двое – за пьяный дебош в вагонах поездов в разных концах страны, в каждом случае дебош сопровождался антисоветскими высказываниями). И второй «квалифицирующий» признак: все девять были инвалидами (некоторые, как Нарбут, ещё до прибытия на Колыму).

Надежда Яковлевна Мандельштам считала, что в лагерях в то время просто «убивали инвалидов», устраняя всех действительно немощных, слабых и неспособных к физическому труду, и, освобождая таким образом лагеря, по выражению Варлама Шаламова, от «шлака».

Трое обвиняемых по этому делу назвали Нарбута участником контрреволюционной группы. Из протокола допроса обвиняемого Арсирия:

«Вопрос: Следствию известно, что вы являетесь участником контрреволюционной группы, существовавшей на карантинном пункте № 2 «Севвостлага» НКВД. Подтверждаете ли это?

Ответ: Да, подтверждаю (…). Деятельность нашей группы заключалась в том, что мы призывали заключённых к организации массового саботажа на производстве. Причём, находясь до прибытия на карпункт на разных приисках, практически осуществляли саботаж, а отдельные участники группы, с целью саботажа, занимались членовредительством. Кроме того, проводили злостную антисоветскую агитацию».

Далее следует перечень участников.

А 4-м апреля был помечен первый и единственный в этом деле протокол допроса Нарбута. Вот целиком его текст, написанный рукой оперуполномоченного А.В. Мохова:

«Вопрос: Следствию известно, что вы являетесь участником контрреволюционной группы, существовавшей на карпункте СВТЛ. Подтверждаете ли это?

Ответ: Отрицаю.

Вопрос: Вы говорите неправду. Материалами следствия Вы полностью изобличены. Признаёте ли своё участие в к-р группе?

Ответ: Не признаю.

Записано с моих слов верно и мне прочитано».

И последний автограф Нарбута.