«Дело» Нарбута-Колченогого

Пятеро из девяти обвиняемых по этому делу свою вину не признали, четверо подписали составленные Моховым признания – такие же коротенькие, на одну страничку. Никакого влияния на ход следствия ни их согласия, ни их запирательства оказать уже не могли, так как всё было заранее предопределено. Дело “расследовал” уже упоминавшийся выше оперуполномоченный 4 отделения УНКВД по «Дальстрою» сержант ГБ Мохов, слывший у коллег рационализатором: на допросах им успешно применялся метод, названный “барабаном” – это одновременный удар ладонями по ушам обвиняемого.

Здесь, наверное, следует уделить некоторое время личности следователя, который занимался судьбой Владимира Ивановича Нарбута. Это – Мохов Александр Васильевич.

Родился он в 1909 году в крестьянской семье. Отец погиб в гражданскую войну. В 1925 году вступил в комсомол. В 1930-м окончил техникум, получив специальность технолога кожевенного производства. Осенью 1931 года был призван в армию. Служил как «одногодичник» в артиллерийской части в Благовещенске. После демобилизации в сентябре 1932 года стал сотрудником ОГПУ – помощником уполномоченного особого отдела Особой Дальневосточной. Свою автобиографию, составлявшуюся при зачислении на службу, закончил весьма нестандартной, трогательной фразой: «Воспитанием и образованием обязан моей матери».

Не прошло и года службы в особом отделе, как Александр Мохов выстрелом из пистолета в грудь пытался покончить жизнь самоубийством. В записке, оставленной другу, писал: «Аркаша, сообщи осторожно моей матери, что её сына не стало…». Но он остался, выстрел оказался не смертельным. Из рапорта начальнику отдела кадров Полномочного представительства ОГПУ ДВК: «При предварительном расследовании Мохов заявил, что он покушался на самоубийство по причине плохой служебной обстановки и нежелания служить в органах».

Никто не знает, что там была за «служебная обстановка» и что заставляли делать 24-летнего парня, но и двух месяцев после этого случая не прошло, как он оказался в Магадане и был назначен на должность помощника уполномоченного по Ольскому району. А через год последовала первая награда – 28 сентября 1934 года сам начальник 4-го разведывательного Управления штаба РККА Ян Карлович Берзин подписал следующий приказ:

«Пом. Уполномоченного отдела ГБ «Дальстроя» т. Моховым проведена большая оперативная работа в тайге по выявлению хищников имущества «Дальстроя», – в итоге моё оперативное приказание т. Моховым выполнено полностью. Отмечая это, приказываю тов. Мохова наградить металлическими часами с надписью “За борьбу с хищниками социалистической собственности” и выдать грамоту».

Ещё через полгода в аттестации, которую подпишет будущий председатель первой магаданской Тройки, а тогда непосредственный начальник А.В. Мохова – Кожевников, о самом Александре Васильевиче будет сказано немало положительного: в разрешении чекистских задач находчив и умело ориентируется в обстановке, инициативен… лично им вскрыта и ликвидирована кулацкая группа в Тасканском промхозе и Оротукском сельсовете… работает над собой много, находится постоянно в курсе всех политических событий. В общественной работе принимает активное участие, являясь членом Тасканского РИКа… в личном быту скромен, сомнительных связей не имеет, вращается только среди сотрудников Отдела НКВД и работников организации Тасканского РИКа…

Но там же, в той же аттестации на Александра Мохова написано: болен неврастенией в острой форме. И это в 26 лет!..

Но в скором времени Мохов всё-таки стал считаться специалистом по «местному коренному населению». Работал в Тауйске, в Балаганном, мог говорить с якутами на родном языке. «Мохов прекрасно знает край и коренное население, что делает его очень полезным, нужным работником в этих условиях», – было написано о нём в ещё одной характеристике, подписанной тем же Кожевниковым. А в ноябре 1935 года Ян Карлович Берзин, уже заместитель командующего войсками Особой Краснознамённой Дальневосточной армии, ещё раз наградил Мохова часами и грамотой.

В мае же 1937 года Александра Васильевича переводят на должность оперуполномоченного в аппарат Управления, в декабре того же года он становится оперуполномоченным 4-го отдела ГБ УНКВД (в подчинении у члена «московской бригады» М.Э. Богена). В ноябре 1938 года он стал секретарём комсомольской организации Управления – после всех своих следовательских подвигов пользовался доверием начальства и уважением товарищей.

Перед молодым, тридцатилетним, но уже опытным, инициативным работником НКВД открывались новые перспективы: в конце 1939 года он был откомандирован в распоряжение отдела кадров Наркомата – по семейным, как было указано в приказе, обстоятельствам…