Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

Мари так искренне произнесла эти безыскусные строки, словно они были ее исповедью.

– Почему, почему, Eudoxie, эти достойные витязи, эти настоящие мужчины являются только в сказках? Как тяжело быть женщиной в отсутствии настоящего мужчины!

В тот раз я смогла уйти от нее, только когда солнце начало садиться за крыши домов.

Помню, я стояла у дороги и ждала омнибуса. Вдруг окно на втором этаже дома распахнулось, и из него выглянула головка Мари – с воздушными прядями волос, взметаемых ветром, с неестественно ярким румянцем щек, с бледной тонкой рукой, державшей бокал с красным вином. Мари высоко поднимала бокал, показывая мимикой, что пьет за меня! Я кивнула ей издали. Мой взгляд невольно задержался на закатном зареве, разгоравшемся на небе, прямо над головой моей подруги. Я подумала, что это недобрый знак.

7

Мари умерла через три года. Страшная весть пришла ко мне от Сократушки – вместе с невесомо воздушным локоном рыжих волос. Никому не пожелаю такой смерти – одинокой, ранней, никем не оплаканной. Наверное, я одна из немногих ее знакомых знала, что умерла она совсем не от пьянства, как шептали по углам, а оттого, что Он не явился, не помог и не спас. Возможно, что перед смертью в воспаленном сознании Мари что – то повернулось, и взор ее обратился к прошлому, к ее браку с Огар – ым, которого ее меркнущий разум стал превращать в какого – то «идеального героя».

Да, как это ни странно, под конец жизни Огар – в сделался для Мари почти святой личностью. Иначе – почему именно ему завещала она несколько пачек старых писем и оставшуюся скудную наличность, поделенную ею между «мужем» и дальним родственником? Все это оставила она не мне, своей единственной подруге, а человеку, который должен был сильно ее не любить. Еще бы – она не дала ему развода, помешав его законному браку с новой избранницей.

Но мало того – ее пьяница – отец, едва ли не под ее диктовку, написал донос на всю огаревскую новую семью, а ее дядюшка – губернатор поддержал донос своего спивающегося родственника своим, официальным. Чудо, что высокие чиновники не послали несчастных прямиком в Сибирь, а сумели разобраться в их «деле» и ограничились не столь суровым наказанием.

Говорят, что старому декабристу вменяли в вину, что он сажает крепостного бурмистра за один с собой стол, Огар – ва обвиняли в сожительстве с обеими сестрами Тучк – ми… В итоге Огар – ва заставили частично сбрить бороду – признак бунта и крамолы еще со времен Петра – и поставили под полицейский надзор, а честного старика отрешили от должности предводителя дворянства и запретили жить в деревне… О славное российское правосудие!

Все эти «прелести» в жизни Огар – ва были связаны с Мари. Она кричала мне в Париже: «Он мне за все ответит!» Однако же именно он получил от нее по завещанию скудные ее пожитки. Все это было бы мне досадно – и только.

Кто мог тогда предположить, что из этих старых, давно прочитанных писем выйдет новое разбирательство, что опять завяжется бесконечный судебный процесс, порожденный все теми же огар – ими деньгами, что как только Огар – ву удастся вырваться из России и попасть за границу, «дело» закрутится…

Журнал рос, запоем читался передовой интеллигенцией и молодежью, становился силой, направляющей умственную жизнь образованной части общества. Именно тогда Нек – в взял сотрудника для работы в отделе критики и библиографии. Это был Николай Гаврилович, чья светлая личность и трагическая судьба никогда уже не отделятся от судьбы Журнала.

Корю себя за то, что не навестила Николая Гавриловича после его возвращения из двадцатилетней ссылки; но для встречи надо было ехать в место его поселения – Астрахань, потом, через какое – то время, – в Саратов… сил, да и денег на поездку уже не было.

И вот совсем недавно, осенью 1889 года, до меня донеслось, что его не стало.

* * *

Той ночью, когда я услышала о смерти Николая Гавриловича, он мне привиделся во сне – подошел своей незаметной походкой, глаза из – под очков глядели как обычно, спокойно и внимательно, и мы с ним немного поговорили.

– Николай Гаврилович, обидно вам было, что суд вас судил неправый, что приговорил по фальшивым доказательствам и что вместо 7 лет вас держали на каторге 20?

– Обидно, Авдотья Яковлевна, но больше за жену – осталась одна с тремя детьми. А неправым судом никого в России не удивишь!

– Верно ли, что вы, Николай Гаврилович, не хотели подавать прошения о помиловании?

– За что же меня было миловать, Авдотья Яковлевна? Меня же судили за «направление мыслей», а я его менять не собирался…

– Говорят, Николай Гаврилович, что Александр Второй считал вас своим заклятым врагом. Я, грешным делом, думаю: уж не потому ли его, сердечного, народовольцы убили, чтобы новый царь выпустил вас из Вилюйска? Убийством царя мстили за вас?