Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

Стало понятно, что он американец, из Бостона. Какой – нибудь коммерсант или адвокат, на старости лет надумавший полечиться в Европе. Уйти, не отозвавшись, было некрасиво (хотя обычно он избегал общения с «больными», тем более, что не знал чужих языков). Но в этом случае, он видел, что старичку, сопровождаемому мегерой – дочерью, просто необходим был отклик. Растерянно ему улыбнувшись, он произнес первое, что пришло в голову: «О, Америка, Джемс – Фенимор Купер». На книгу Купера он написал в свое время рецензию, причем весьма хвалебную, вознося автора до уровня «американского» Вальтера Скотта. Старичок широко улыбнулся, сморщив красное добродушное лицо, и повторил несколько раз: «Купер… Купер…», словно ища это имя в ослабевшей памяти, после чего отрицательно покачал головой: «Купер, ноу». Он перевел взгляд на девицу, застывшую в позе оскорбленного благоразумия, но та глядела вполне равнодушно и на имя американского автора никак не отозвалась. Неужели не знают? Не знают своего знаменитого, переводимого уже даже в России писателя? Он слышал, что Америка – страна, где все заняты делом и где искусство и литература не имеют никакой цены, но тут впервые столкнулся с этим въяве. Неловко поклонившись американской паре, он направился к дому, к своему круглому столу, к чистым листам.

Сегодня предстояло ему написать о русской публике, и случай на источнике послужил для его размышлений своеобразным толчком. Придвинув к себе лист, он сразу начал писать:

Вы сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не находя исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед. Вот почему звание писателя у нас так почтенно, почему у нас так легок литературный успех, даже при маленьком таланте. Титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров. И вот почему у нас в особенности награждается общим вниманием всякое так называемое либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих поэтов, искренно или неискренно отдающих себя в услужение православию, самодержавию и народности…

И публика тут права: она видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от мрака самодержавия, православия и народности, и потому, всегда готовая простить писателю плохую книгу, никогда не прощает ему зловредной книги. Это показывает, сколько лежит в нашем обществе, хотя еще и в зародыше, свежего, здорового чутья; и это же показывает, что у него есть будущность. Если Вы любите Россию, порадуйтесь вместе со мною падению Вашей книги!

Время остановилось и замерло. Исписанные страницы летели на пол. Наконец дошел он до финала. Нужно было сконцентрироваться, собрать в узел все оставшиеся силы и закончить так, чтобы не уронить свою работу, чтобы читатель только руками всплеснул: ах!