— Да, конечно, ключ у нее есть, но она всегда звонит условным образом, когда приходит. Если же меня нет, открывает дверь ключом.
— А если бы ей захотелось спрятать в вашем доме какую-нибудь вещь, нашлось бы для этого подходящее место?
— Сколько угодно, — ответил Уайт.
— Вы не возражаете, если я осмотрю ваш дом?
— Я и не думала оставлять дневник здесь, мистер Мейсон, — сказала Элен Эддар.
— Я и не утверждаю это. Всего лишь задал вопрос.
Адвокат поднялся и открыл дверь в коридор, куда выходили еще две двери.
— Которая из них ваша? — спросил он молодого человека.
— Та, что справа от вас, — ответил Уайт.
Мейсон вошел в спальню, какое-то время принюхивался к воздуху, а потом прошел в туалет.
На полу стояло несколько бутылок из-под виски, ведерочко со льдом и два бокала с еще не растаявшими кубиками льда. На одном из бокалов виднелись следы помады.
— И совсем вы не занимались науками, Уайт, — сказал Мейсон, — а наслаждались чьим-то милым обществом. Когда ваша матушка позвонила в первый раз, вы выпроводили вашу подругу через черный ход, а после того, как мы вошли через парадное, она села в вашу машину и укатила.
— Вы ставите меня в неловкое положение, господин адвокат, — сказал Уайт.
— Я просто пытаюсь разобраться в деле, которое представляется мне довольно сложным, — сухо ответил Мейсон.
— Хорошо, — сказал Уайт. — Я такой же человек, как и все. Это что, противоречит закону?
— Нет, закону это не противоречит, — ответил Мейсон. — Но мне не нравятся люди, способные лгать прямо в глаза. И когда вы с необсохшим вином на губах пытались уверить меня, что целый день «грызли науку», а потом я услышал, как кто-то уезжает на вашей машине, то я сказал себе, что в этом надо разобраться.
— Теперь вы разобрались… Что дальше?
— Ничего, — ответил Мейсон. — Я просто проверил, насколько вы правдивы.
— Уайт — хороший мальчик, — вмешалась Элен Эддар. — Но у юности так много искушений, и вы не должны корить его за это. Не понимаю, о чем думают девушки!
Мейсон повернулся к Уайту:
— У вас есть адрес Агнес Берлингтон?
— Кажется, где-то был. Меня это никогда особенно не интересовало, — ответил Уайт.
Мейсон внезапно схватил Уайта за плечи. Юноша попытался освободиться от крепко державших его рук.
— Оставьте меня! Я вам не солгал…
— Нет, вы лжете! — сказал Мейсон. — И своей ложью вы можете доставить много неприятностей и себе, и другим. Что она хотела?
— Денег.
— Сколько?
— Десять процентов от всего гловервиллского наследства.
— И вы пришли с ней к какой-нибудь договоренности?
— Я не знал…
— Пришли или нет?
— Да, пришли, — ответил Уайт.
— Что-нибудь было зафиксировано письменно?
— Нет, она сказала, что лучше ничего не писать, но если я попытаюсь ее обмануть, у меня будут серьезные неприятности…
— О, Господи! — вздохнул Мейсон. — Хоть бы кто-нибудь где-нибудь сказал мне правду!
— Вы и так выжали из меня всю правду, — буркнул Уайт.
— А что мне оставалось делать, если я имею дело с такой семейкой, — ответил адвокат. — Вы когда-нибудь бывали у Агнес Берлингтон?
— Нет.
— И вы не знаете, где она живет?
— Она оставляла мне свой адрес — вот и все.
— А другие связи у вас с ней были?
— Что вы подразумеваете под другими связями?.. О, небо! Ведь эта женщина мне в матери годится! А мне нравятся молоденькие и хорошенькие девушки… Нет, у нас с ней были только деловые связи.
— Вы часто ее видели?
— За последний месяц только один раз. Она пришла сюда и…
— Почему вы не рассказали об этом своей матери?
— Она запретила мне делать это. Она сказала, что мать моя слишком прямолинейна и старомодна, и если сделка будет совершена через нее, то адвокаты смогут понять, в чем тут дело, и тогда ситуация будет плачевной для нас обоих. Кроме того, она дала понять, что деньги буду наследовать я, а не моя мать…
— Она сказала, о какой сумме идет речь?
— Сказала, что речь идет о миллионах.
— И вы согласились дать ей десять процентов?
— Да, согласился, учитывая…
— Учитывая что?
— Что от ее показаний зависит очень многое.
— Действуя таким образом, вы навредили бы себе еще больше, — заметил Мейсон. — Ну, а как насчет бумаги?
— Какой бумаги?
— Ну, нечто вроде договора, обязательства или соглашения, — пояснил адвокат.
— Я же говорил вам — такой бумаги нет. Она сказала, что никаких обязательств давать друг другу не будем…
— Но она должна была иметь какую-нибудь бумагу от вас, — сухо сказал Мейсон. — Она нуждалась в такой бумаге для своей защиты. Перестаньте лгать!
— Ну, записку я ей дал, — ответил Уайт, смущено глядя на свои ноги. — Но это не обязательство. Это просто записка.
— И вы подписали эту записку?
— Да.
— Копия есть?
— Нет. Она сказала, что копию иметь опасно. Достаточно одного оригинала, чтобы я не мог отказаться от своего обещания. И еще она сказала, что спрячет эту записку в такое место, где ее никто не найдет.
Мейсон устало вздохнул:
— У нас был тяжелый разговор, Уайт, и за это время вы так много раз пытались мне солгать, что я…
— А вы чего ожидали? — перебил его Уайт. — Что я сразу выложу вам все о нашем соглашении? Ведь я поклялся, что никому об этом не скажу.
Мейсон повернулся к Делле Стрит:
— Думаю, мы можем ехать домой, Делла.