Дело побежденного бронтозавра

Нет, он ни секунды не сомневался, что русский мужик, который медленно запрягает, рано или поздно все-таки запряжет и поедет очень быстро. Другой вопрос — когда это случится? Судя по всему, до этого времени Тифонтай вполне мог стать банкротом — столько уходило денег на армейские поставки, за которые он сам взялся по велению сердца и которые теперь поставили его в весьма двусмысленное положение.

За этими невеселыми мыслями Тифонтай незаметно для себя уснул. Снился ему нынешний японский император-микадо, маленького роста, кривоногий, но почему-то с огромными усами. Японский император громоздился, как и положено, на высоком троне, а Николай Иванович смиренно сидел перед ним на коврике.

— Ну, Цзи Фэнтай, отвечай, готов ли ты повиниться в своих преступлениях и присягнуть мне, японскому тэнно́[6]? — спрашивал его император Муцухито.

— Выкусите, ваше величество, — на русский манер храбро отвечал ему Тифонтай. — Русские японских всегда бивали, так и на этот раз будет. Не принесу я вам никакой присяги, потому что я уже один раз и на всю жизнь принес присягу русскому царю Николаю Второму, против которого вы не тэнно никакое, а сплошное недоразумение. У вас только что усы, как у таракана, а все остальное с русским царем ни в какое сравнение не идет.

— А вот я тебя, сукинова сына, подвешу сейчас вниз головой и велю бить бамбуковыми палками по всем местам! — пригрозил микадо.

— Да хоть расплавленный свинец в горло заливайте, все равно ничего от меня не дождетесь, — отвечал расхрабрившийся Цзи Фэнтай.

При этих словах микадо как-то заколебался в воздухе, превратился в черное облако и, подплыв к Цзи Фэнтаю, обволок его со всех сторон, словно задушить пытался. Чувствуя, что ему не хватает воздуха, Цзи Фэнтай всхлипнул и открыл глаза.

Вокруг было по-прежнему темно, хоть глаз выколи, даже луна в окна не глядела. Почему не горит ночник, подумал Цзи Фэнтай, неужели погас?

— Проснулся, кажется, — вдруг сказал кто-то негромко. Рука, вынырнувшая прямо из тьмы, поднесла к ночнику зажигалку, и он медленно, не торопясь, разгорелся.

Из трепещущей полутьмы на Цзи Фэнтая пялилась ужасная косая рожа. Он почувствовал, как сердце его ухнуло куда-то вниз, под кровать, и спина сделалась ледяной. Проклятые японцы все-таки выследили его! Но он дорого продаст свою жизнь!

Цзи Фэнтай мгновенно сунул руку в изголовье кровати. Однако там было пусто. Пистолет, который он перед сном прятал под подушку, каким-то чудесным образом оттуда исчез.

— Что? — ухмыльнулся страшный пришелец. — Нету?

Цзи Фэнтай почувствовал тоску под сердцем и вместе с тем какое-то странное безразличие. Как там русские говорят: сколько веревочке ни виться, а конец будет? Пришел, видно, конец и веревочке его жизни. В конце концов, жизнь эта была совсем недурной, можно даже сказать, что в ней было много хорошего. Было, конечно, и плохое, но хорошее, кажется, побеждало. Во всяком случае, до сего дня.

Он закрыл глаза — уж очень противно было глядеть на косую страшную рожу. Как, интересно, с ним обойдутся — убьют прямо тут или повезут к японскому командованию? Хорошо бы убили сразу: человек он немолодой и пытки, которые уготовили ему японцы, терпеть не способен. Сложно сказать, о чем думал сейчас Цзи Фэнтай, но русскому купцу Николаю Ивановичу Тифонтаю хотелось умереть с достоинством, а не как крысе, которую поймали в капкан мальчишки и раздробили ей лапы, чтобы не убежала, а они бы вволю натешились ее страданиями.

Что бы такое сказать напоследок? Да здравствует государь император?! Нет, не то. Русские японских всегда бивали? Тоже не то. Он открыл глаза и твердо посмотрел в японскую косую рожу, которая, казалось, колыхалась от огня ночника.

— Не жалею, — сказал он. — Ни об одном дне своей жизни не жалею, ни об одном шаге. А приведись прожить жизнь заново, сделал бы все то же самое. Знаю одно — что бы ни случилось, Россия меня не забудет. А теперь можно и умереть…

Ему казалось, что по логике японец должен был бы в него сейчас и выстрелить из его собственного револьвера. Потом, наверное, отрежет голову, бросит в мешок и отправится к начальству, чтобы то убедилось, что зловредный русско-японский купец Тифонтай наконец приказал долго жить и не будет уже портить нервы сынам Ямато́.

Но вместо выстрела в комнате нарисовался еще один силуэт — высокий, худощавый. Тифонтай медленно перевел глаза на него. Этот второй был совершенно на японца не похож. Неверный свет ночника выхватывал из темноты четкие, словно в граните выбитые черты лица, черные брови, начавшие седеть волосы.

— Здравствуйте, господин Цзи, — сказал высокий по-китайски. — Позвольте представиться, статский советник Цзагоси. А это мой помощник Ганцзалин.

Несколько секунд купец сидел молча, пытаясь осмыслить происходящее.

— Статский советник? — наконец вымолвил он. — Так вы не японцы?

— Ни в коем случае, — отвечал Цзагоси. — Я русский, Ганцзалин, как и вы, китаец.

Услышав это, Тифонтай выдохнул с облегчением. Оказывается, все это время он сидел, затаив дыхание.