— Начальству скажем, что спасли жизнь как минимум тринадцати человек, — лицо абрека было совершенно спокойным, но черный его ус стал как-то странно подергиваться. — Жизнь русского солдата важнее любых денег.
Кажется, они слушают наш разговор, сообразил поручик, искоса поглядывая на жестокие, чумазые от дорожной пыли и грязи физиономии хунхузов. И кажется, они решили, что мы сдаемся. Во всяком случае, несколько человек опустили винтовки, посматривают на нас насмешливо. Если и открывать огонь, то прямо сейчас. Скомандовать «За телеги!» и оттуда начать стрелять. Русский солдат перед опасностью не пятится. А Иоселиани, если хочет, пусть сам сдается на милость победителя.
— Слушать меня и исполнять мой приказ, — проговорил поручик достаточно громко, чтобы его услышали солдаты.
Иоселиани, кажется, что-то прочитал в глазах офицера крайне для себя неприятное, потому что негромко рыкнул:
— Не надо!
Но было поздно. Сабанеев крикнул: «За телеги!» — и разрядил пистолет в ближайшего хунхуза. Тот схватился за бок, на лице его расплылось удивленное и какое-то отчаянное выражение, и он стал медленно, как во сне, валиться набок. Нижние чины из отделения охраны смотрели на это, открыв рот и застыв деревянными истуканами.
Поручик перезарядил пистолет, но выстрелить не успел — сразу у нескольких хунхузов из стволов вырвалось короткое пламя, нестройно загрохотали выстрелы, и Сабанеев опрокинулся навзничь. Во рту его появился соленый железистый вкус, все мысли как-то обмякли. Ему стало трудно дышать, он не мог думать, в голове вертелась одна только недоуменная мысль: «Что же они не выполняют приказ? Почему не стреляют?»
Но тут тьма заволокла его глаза, и он погрузился в жаркую пылающую пустоту. Он не видел, как, размахивая руками, бегает между хунхузами Иоселиани, как кричит, как грозит кому-то кулаком. Не слышал, как Иоселиани вдруг остановился и под деревьями загремел совсем другой голос — человека, привыкшего повелевать.
— С вами говорит статский советник Загорский, — грянул голос под лесными сводами. — Вы напали на русский конвой и тяжело ранили офицера! Это серьезное преступление, за которое в военное время положена смертная казнь. У вас пять секунд, чтобы разоружиться. В противном случае я не дам за вашу жизнь и ломаного гроша!
Поручик не видел уже, как хунхузы повернулись на голос и дали дружный ружейный залп в гущу леса. В ту же секунду голос умолк, и из леса раздался в ответ сухой пистолетный выстрел, потом еще один, еще — выстрелы раздавались так часто, что, казалось, это не пистолет работает, а пулемет Максима.
От выстрелов этих хунхузы падали, словно трава под косой жнеца, вертелись, пытаясь разглядеть среди деревьев страшного неуловимого врага — уж не сам ли русский Бог явился тут, чтобы поразить врагов русской армии? — вертелись, кричали, стреляли наугад прямо в чащу, но сделать ничего не смогли.
Бой длился не больше пары минут. Из всего отряда хунхузов только один остался в живых — ему пуля попала в правое плечо. С криком, словно ужаленный, дернул он подбитой рукой, и винтовка его упала на землю. Хунхуз держался за рану, приседал и подвизгивал от боли, словно собака, а остолбеневшие солдаты сопровождения молча смотрели на него, не в силах сказать ни единого слова.
Спустя несколько секунд на дорогу из леса выехали два всадника — высокий седеющий человек с черными бровями и второй, с желтой свирепой физиономией и косыми черными глазами.
— Добрый день, господа, — сказал высокий. Потом он оглядел место побоища, и лицо его омрачилось. — Впрочем, кажется, не для всех он оказался добрым… Эти несчастные башибузуки выбрали для своего грабежа не то время и не то место. В конце концов, я полагаю, можно было бы и с ними договориться миром, если бы они не начали убивать. Тут уж, сами понимаете, выбирать не приходилось.
Начальник обоза глядел на него с изумлением, руки у него тряслись.
— Ты кто такой? — спросил он, едва только снова обрел дар членораздельной речи. — Кто ты такой, я спрашиваю?
— Позвольте представиться, я статский советник Нестор Загорский, а это мой помощник Ганцзалин, — невозмутимо отвечал Нестор Васильевич.
Иоселиани глядел на них так, как будто ему из бездн преисподней явился сам Сатана.
— Что вы здесь делаете?! — проговорил он упавшим голосом.
Статский советник, кажется, удивился такому вопросу. Он озадаченно почесал кончик носа и объявил, что они тут путешествуют для собственного удовольствия. А что, разве их появление оказалось некстати? Им с Ганцзалином почудилось, что эти хунхузы грабят обоз и, более того, начали расстреливать сопровождение. Или, может быть, они обознались и лежащий сейчас на подводе человек в чине поручика сам себя застрелил?
— Нет, — угрюмо отвечал Иоселиани, — не сам. Его убили.