Дело побежденного бронтозавра

— Боевой офицер, значит?

— Я интендант, — отвечал начальник обоза и отъехал подальше от китайца и его дурацких расспросов.

Загорский, который двигался чуть позади и внимательно слушал этот разговор, заметил озабоченно-досадливое выражение на лице грузина. Но это не было выражение скорби или печали, скорее тот был чем-то встревожен.

— Вы боитесь, что хунхузы будут мстить? — спросил статский советник внезапно.

Иоселиани поглядел на него с удивлением. Мстить? Ну, конечно, они будут мстить. Наверняка это была не вся банда, да и не убивали тут хунхузов в таком количестве никогда. Бывали в этих краях перестрелки, но чтобы расстрелять всех до единого… Они будут мстить, и если раньше они только лишь грабили обозы, теперь они будут убивать, причем убивать без пощады. Господин статский советник со своим помощником поедут дальше — путешествовать для своего удовольствия, а они останутся один на один с озверевшими бандитами. Именно поэтому он, Иоселиани, предпочитал не стрелять очертя голову, а договариваться. Это помогало спасать человеческие жизни.

— Да? — заинтересовался Загорский. — Так, значит, вы гуманист? Вы, наверное, толстовец. Скажите, а со многими бандитами вам вот так вот удалось договориться?

Иоселиани посмотрел на него с каким-то странным выражением и, пришпорив своего серого жеребца, поехал вперед.

— Своеобразный человек, — заметил Нестор Васильевич подъехавшему Ганцзалину.

— Крайне подозрительная фигура, — согласился помощник.

Кругом расстилались бесконечные хвойные леса, высокое небо леденело над головой. Впереди предстоял долгий и нелегкий путь.

Глава одиннадцатая. Скромный быт армейской разведки

Начальник управления разведки Первой Маньчжурской армии и по совместительству начальник управления транспорта полковник Ухач-Огорович пребывал в прекрасном расположении духа. Да, русская армия особых успехов в боях с японцами не показывала, точнее сказать, показывала явные неуспехи, но сам Николай Александрович был безупречен. И интендантская его деятельность, и разведчицкая не вызывали со стороны вышестоящего начальства никаких нареканий. И на то и на другое регулярно выделялись серьезные суммы, и, что греха таить, кое-что от этих сумм как-то само собой прилипало к рукам полковника.

В этом обстоятельстве Ухач-Огорович не видел ничего необычного, скорее, на его взгляд, это был естественный ход вещей. В конце концов, кто сказал, что подлинные патриоты и талантливые притом организаторы должны работать даром, за кусок хлеба? Если бы это было действительно так, наша дорогая отчизна, вероятно, недосчиталась бы большей части своих патриотов. И кому, скажите, от этого было бы лучше? Нет, всякий полезный патриотизм должен прилично оплачиваться — такого мнения придерживался полковник. Но одним частным мнением ограничиваться он не желал и сейчас писал книгу, которую намеревался назвать «Военная психология».

Зоилы и хулители, вероятно, сочли бы это название не совсем точным и предложили бы дать книге другое заглавие, например: «Умозаключения интенданта», но и черт с ними, с зоилами! Полковник свою задачу знал — превознести до небес значение армии, сделать ее неприкосновенным, можно даже сказать, священным институтом — так, чтобы ни у кого даже мысли не возникало критиковать ее и ее представителей. Вопрос: каким образом следовало этого достичь? Можно было бы, конечно, объявить армию чем-то вроде новой церкви, основателем которой будет считаться верховный главнокомандующий, а высшие генералы и адмиралы — апостолами. Однако тут есть опасность вызвать неудовольствие церкви старой, православной и ее святейшего Синода.

Поэтому вернее всего будет объявить армию, ну, скажем, рыцарским орденом. Немного попахивает масонством, конечно, однако со времен Новико́ва, Карамзина и других писателей-масонов мировоззрение это стало России почти родным.

Если удастся определить армию как орден, можно воспретить в ней гражданское мировоззрение со всеми его отвратительными финансовыми проверками. Да и вообще, желательно устроить все так, чтобы штатские руки и вовсе не смели тянуться к военным. Ведь так называемое общественное мнение в лице газетных борзописцев желает проверять каждый шаг хозяйственных инстанций, а это чрезвычайно разрушительно для армии. Создавая газетную шумиху вокруг хозяйственных вопросов, борзописцы играют в руку тем противогосударственным элементам, которые стремятся подорвать доверие к армии и разрушить воинскую доблесть.

Последняя мысль чрезвычайно понравилась полковнику, и он немедленно вознамерился увековечить ее для будущей книги. Пока он записывал в блокнот эту идею, ему явились и другие, не менее сильные.

«Армия есть драгоценнейшая семья, которую надо оберегать как зеницу ока, — лихорадочно записывал Николай Александрович, боясь, что мысли ускользнут и забудутся. — Штатское лицо не может постигнуть духа военной дисциплины… С точки зрения военной психологии гражданско-проверочные инстанции категорически нежелательны».