Дело побежденного бронтозавра

Нестор Васильевич оглянулся на помощника. Тот скорчил свирепую рожу: ему не хотелось никакого быта, ему хотелось наконец поесть. Но сказать так гостеприимному хозяину, разумеется, было невозможно, и статский советник только руками развел — что ж, если это недолго… Они, признаться, несколько устали после продолжительного переезда и вообще…

— Это совсем недолго, — уверил полковник, и гости, наскоро одевшись, вышли на улицу.

Близился вечер, сумерки еще не наступили, но едва заметно сгущались где-то под низкими холодными небесами. Управление разведки Первой Маньчжурской армии располагалось прямо в лесу, невысокие крепкие дома здесь стояли, как в сказке, затерянные среди пихт и могучих кедров.

Ухач подвел гостей к большому деревянному дому. Они подумали было, что это дом самого полковника, но, зайдя внутрь, поняли, что ошиблись.

— Это что-то вроде временного офицерского собрания, — объяснил полковник, — если хотите, клуб.

Обстановка так называемого клуба представляла собой странную смесь: это было нечто среднее между салуном Дикого Запада и русским провинциальным театром.

Основное помещение было заполнено пустыми сейчас столиками и стульями, а возле стены примерно на аршин поднималась свежесколоченная эстрада, от которой исходил сильный сосновый запах. В дальнем углу эстрады стоял черное пианино.

— Мило, — заметил Загорский, обозрев полутемное пространство. — Уголок армейских увеселений. У вас тут что, филиал Общедоступного художественного театра?

— Почти, — торжественно отвечал Ухач. — Прошу вас, присядьте.

Статский советник пожал плечами и уселся за столик. Его примеру последовал и Ганцзалин.

— Алле-ап! — совершенно по-цирковому воскликнул полковник. Усы, глаза, мундир и все его дородное тело, казалось, источали чистый восторг.

В зале появился денщик Семен и стал проворно зажигать многочисленные свечи, расставленные по всему залу. Помещение быстро наполнилось светом и теплом. Откуда-то сбоку, где в обычном театре предполагались кулисы, вышел маленький еврей-музыкант в черном фраке и белой манишке и прямиком направился к пианино.

— Любопытно, что нам здесь покажут? — прошептал Загорский помощнику. — Может быть, «Чайку» господина Чехова или «Бесприданницу» Островского?

— Главное, чтоб кукиш не показали, — выражение лица у китайца было самое настороженное.

Впрочем, оба оказались неправы. Ни русских пьес, ни русских кукишей никто им не демонстрировал. Вместо этого пианист изо всех сил ударил по клавишам, на зал дождем пролился «Адский галоп» Оффенбаха, и на сцену выбежали три танцовщицы в весьма экзотических полупрозрачных нарядах. Нескромность этих нарядов отчасти извинялась некоторой телесной избыточностью танцовщиц и серьезным, почти траурным выражением их мордашек.

Впрочем, танцевали они довольно бойко, хотя и не совсем профессионально. Но войти в нюансы хореографии гостям не дали.

— Шампанского! — воскликнул полковник, и тут же, словно по волшебству, из ниоткуда возник принаряженный Семен с подносом в руке, на котором стояла бутылка шампанского и три бокала. Сверкая хромовыми сапогами, денщик прогалопировал от сцены прямо к столику, за которым сидели Загорский, Ганцзалин и сам Ухач. Гости наблюдали за этими скачками с некоторым напряжением: при каждом новом арабеске бутылка опасно наклонялась, но Семен, очевидно, и ранее проделывал этот номер, поскольку всякий раз очень ловко удерживал равновесие.

Допрыгав прямо до стола, Семен кокетливо отнес левую ногу назад и наклонился с подносом к полковнику. Тот схватил бутылку с шампанским, произвел быстрое движение руками, пробка ударила в потолок, и вслед за ней вверх, шипя, выстрелила серебристая пена. Ухач широким жестом обнес бокалы, так что каждый оказался почти полон, схватил свой и, перекрикивая Оффенбаха, возгласил:

— Здоровье его высокородия господина статского советника Загорского! Гип-гип-ура!

Он чокнулся с Загорским, в один миг осушил бокал и разгладил усы. Глаза его заблестели.

— Что же ты стоишь, дурак, неси еще! — возгласил он, протянув руку к денщику, потом повернулся к Нестору Васильевичу и вопросил удивленно, отчего же он не пьет? Неужели же они не наследники русских офицеров времен Наполеоновских войн, для которых три вещи были превыше всего — отчизна, барышни и шампанское?

Загорский, не найдя, что ответить, с некоторым изумлением отпил из своего бокала. Шампанское было весьма недурным — судя по всему, о поставках полковник заботился регулярно. Ганцзалин высасывал свою порцию игристого с совершенно невозмутимым видом.

— Ах, боже мой, иногда жалею, что я не гусар! — вскричал полковник. — Развернуть могучие плечи, подняться во весь свой саженный рост, сдернуть с барышни туфельку, налить туда шампанского… и пропадай, душа!