Дело Саввы Морозова

– Любопытное совпадение, – заметил статский советник, когда они с помощником вошли в общежитие, где должна была располагаться, если можно так выразиться, резиденция Оганезова.

Ганцзалин отвечал ему в том смысле, что никакое это не совпадение, и вообще, в таком серьезном деле совпадений не бывает. Загорский только молча кивнул в ответ и постучал в обшарпанную дверь, из-за которой раздавались хмельные крики. Спустя несколько секунд дверь распахнулась настежь, из комнаты поплыли мутно-сизые облака табачного дыма и крепкий запах спиртного.

Из облаков выступил среднего роста человек необыкновенной красоты. Курчавые темные волосы его поэтически вздымались надо лбом, лицо было утонченным и одухотворенным, черные глаза сияли глубоким огнем и одновременно сверкали какой-то первобытной страстью – казалось, что зрачки заполнили половину глаза. Небольшая ухоженная бородка и усы подковой казались обрамлением великолепного живописного шедевра.

– Если бы это была дама, я бы сказал, что она заливает в глаза белладонну – для интересности, – тихонько сказал Нестор Васильевич Ганцзалину. И хотя слова эти не предназначались черноглазому, однако тот, похоже, обладал отменным слухом. Сквозь пьяные выкрики, доносившиеся из комнаты, он расслышал начало фразы, которую произнес Загорский.

– Дамы? – повторил он совершенно без акцента, что выдавало в нем давнего московского жителя. – Какие дамы? Здесь, к сожалению, нет дам, исключительно мужская компания. Однако, если вы зайдете внутрь, мы угостим вас прекрасным коньяком. Ко мне недавно приехали земляки, привезли дары щедрой армянской земли. Вы любите долму?

Загорский поглядел на него с неожиданным интересом: а разве долма не грузинское блюдо?

– Грузинское блюдо? – изумился хозяин комнаты. – Вы шутите? Вы бы еще сказали, что это турецкое блюдо! Долма – святыня армянского народа, мы ели ее, еще когда ни грузин, ни тем более турков на свете не существовало. Нико, докажи!

Из комнаты вынырнул еще один кавказский тип – черноволосый, черноглазый. Был он молод, лет, наверное, двадцати пяти, но бороду имел такую, как будто отращивал ее с самого рождения, а может быть, даже прямо с ней и вылез из материнского лона.

– Князь Дадиани! – воскликнул он, наклоняя голову. – Друзья Мисаила – мои друзья!

Оганезов объяснил, что его друг мингрельский князь Николай Дадиани может доказать что угодно – хоть теорему Ферма, хоть теорию происхождения видов Дарвина.

– Очень полезный талант, – вежливо отвечал Нестор Васильевич, потом снова посмотрел на Оганезова. – Не могли бы мы поговорить с глазу на глаз?

На это хозяин комнаты патетически отвечал, что от друзей у него нет и быть не может никаких тайн. Кстати сказать, у третьего его друга, чья белобрысая голова выглядывала из-за плеча князя, очень простое русское имя: Степан Степанов. Удобно запоминать, если доведется в будущем еще раз встретиться. Так что же хотел господин Загорский и его друг китаец?

– Давно ли вы в последний раз видели госпожу Терпсихорову? – статский советник решил перейти к делу без предисловий.

– Амалию? А в чем дело?

– Дело в том, – Загорский поморщился, он не любил сообщать людям трагические вести, – дело в том, что госпожа Терпсихорова умерла.

– Как – умерла? – Черные прекрасные глаза вдруг застыли на месте двумя страшными дырами, словно их проткнули невидимыми палками, губы, нос и все лицо как-то странно обвисли, красавец Оганезов вдруг утратил всю свою сногсшибательную красоту и стал похож на осевшее тесто. – Вы… что вы хотите сказать?!

– Вчера во второй половине дня она была убита при посредстве ножа неизвестным или неизвестными…

Секунду Оганезов стоял, глядя перед собой, потом рухнул на колени, обхватил голову руками, закричал ужасным голосом.

– Вай-вай-вай! Нет, не верю! Не может быть! Зачем, почему?!

Вдруг он поднял голову вверх, поглядел на Загорского красными от ярости глазами, заговорил угрожающе:

– Кто? Кто это сделал, кто убил? Клянусь мамой, я его живьем сожру! Я ему сердце из груди вырву! Я его печенку разорву! Я его…

Он задохнулся и упал вперед, прямо на пол, как будто из него выпустили вдруг весь воздух. Несколько секунд он лежал ничком не шевелясь. Обеспокоенный Дадиани наклонился к нему, робко тронул рукой за плечо.

– Мишико, что с тобой?

– Амалию убили, – глухо проговорил Мисаил.

Нико замер в траурной позе, глядя куда-то в пол. Потом тихонько спросил у Загорского: а кто такая Амалия? Тот сухо отвечал, что об этом лучше бы спросить самого Мишико. Но сделать это было невозможно: Оганезов лежал на полу не двигаясь и, кажется, потерял сознание. Такие сильные чувства произвели впечатление даже на Ганцзалина.

– Как страшно переживает человек, – проговорил он тихонько.

Нестор Васильевич ничего на это не сказал, но, видя, что Оганезов категорически не собирается подниматься, присел рядом с ним и негромко спросил:

– Чем вы занимались вчера с двух до четырех часов дня?