Дело Саввы Морозова

– За верную службу, – отвечала девушка, глядя на него бесстыжими глазами мальчишки-лакея.

Он погрозил ей пальцем, потом протянул деньги – забирай. Она схватила их быстрой лапкой, как обезьяна в зоопарке хватает банан у служителя.

– Больше Дунька тебя не обидит, – заявил Тихон, оглаживая бороду. – Если будет чего, сразу мне говори…

– Спасибочки, дядя Тихон, – закланялась Ника, но он только отмахнулся.

– Но если вдруг узнаю, что на самом деле какие-то заговоры против Саввы Тимофеевича плетешь – лучше тебе на свет не родиться, – голос его загромыхал грозовыми нотами.

Она заморгала ресницами – какие такие заговоры, о чем вы, дяденька Тихон, но он опять остановил ее одним движением бровей.

– Парень ты хороший, – продолжал он хмуро, – но будешь козни строить – никто тебя не спасет, даже сама Зинаида Григорьевна. Понятно тебе это или как?

Нике очень хотелось сказать «или как», но момент был неподходящий для шуток, и она только покорно кивнула. Тихон неожиданно подмигнул ей и пошел прочь. Пошла и она восвояси.

Савва Тимофеевич был на месте, в кабинете, сидел за столом, изучал бухгалтерские отчеты. В последнее время он гораздо реже выходил из дома и никогда теперь – один. А Нике это было и спокойнее: все-таки в доме от убийц сподручнее защищаться. Тут и двери закрытые, и Тихон, который одним ударом слона с ног свалит, и вся остальная прислуга, а главное, жена, Зинаида Григорьевна. Если ей под горячую руку какой разбойник попадется, то за жизнь такого разбойника она, Ника, не даст и ломаного гроша.

Впрочем, нет. Главная в обороне теперь не Морозова, а она, Ника Шульц. Именно она первая и последняя линия обороны, потому что только она знает твердо, что Савву Тимофеевича должны убить. Жалко вот, не догадывается, кто и когда именно. Но если бы знать, где упадешь, соломки бы подстелил.

– Ты где это ходила? – не отрываясь от гроссбухов, спросил Морозов.

Вошла она неслышно, как по воздуху, а он все равно почуял. Может, у него на спине глаза имеются? Или просто слух, как у лисицы…

– Так ты где ходила-бродила? – повторил Савва Тимофеевич.

– По нашим ребячьим делам, – отвечала она уклончиво.

Он повернулся к ней от стола, снял очки, посмотрел внимательно: по каким таким делам? Она посмотрела на него, и сердце у нее неожиданно сжалось. Устал он в последнее время, очень устал. Незачем ему знать, где и зачем она ходила, только обременять без толку…

– Горничная Дуняша соблазнить меня пыталась, – отвечала.

Он усмехнулся: и как, успешно?

– Нет, – отвечала она, – не вышло ничего. Мне горничные не нравятся, я купцами первой гильдии интересуюсь. Платонически.

Савва Тимофеевич засмеялся и снова вернулся к работе. С тех пор как Морозов узнал, что она девушка, отношения их, как ни странно, сделались проще и доверительнее. Вот и сейчас она не смущаясь заглянула из-за его плеча в гроссбух: что это у вас тут творится?

– У нас тут творится русский бунт, бессмысленный и беспощадный, – отвечал мануфактур-советник. – Некоторые называют его революцией, но дела это не меняет. Во время бунта, друг мой Ника, страдают все слои населения – от самих бунтующих до первого эксплуататора.

Девушка поглядела на него прищурясь: первый эксплуататор – это вы, что ли, Савва Тимофеевич?

– Может, и хотел бы, да руки коротки, – покачал головой Морозов. – Покуда первым эксплуататором у нас считается Его Императорское Величество Николай Второй. Потом идут всякие его родственники и знакомые, крупные чиновники и так далее. А я, пожалуй, где-нибудь в конце третьего десятка нахожусь – да и то для меня высоко будет. Но тоже от бунта страдаю – продажи моей мануфактуры падают, прибыли снижаются.

– Скоро, поди, на паперть выйдете? – язвительно осведомилась Ника.

– Ну, не до такой степени, конечно, – улыбнулся Савва Тимофеевич. – А впрочем, чего только не бывает в жизни.

Улыбка, однако, вышла у него такой печальной, что Ника не выдержала и спросила, о чем это он так грустит?

Морозов сначала просто отмахнулся, но она настаивала. Все ж таки она обязана была беречь его жизнь, а для этого надо знать все, что с ним происходит. Этого она, конечно, не сказала, но Савва Тимофеевич, кажется, и сам почувствовал, что вопросы ее настойчивые не просто так, что есть в них свой смысл и сочувствие.

– Ладно, – проговорил он наконец, – скажу. Но только ты – никому.

Оказалось, хозяина собрались отстранить от Никольской мануфактуры.

Ника даже опешила от таких слов: как то есть отстранить? Савву Тимофеевича от Никольской мануфактуры отстранить – это все равно что Бога отстранить от мироздания.

– Так оно и было, между прочим, – заметил Морозов. – Знаешь ведь, кого князем мира сего зовут? Не Бога, а обезьяну его, Люцифера, Сатану. Получается, что Бога отстранили от управления миром, а на место его встал дьявол.

Ника помотала головой. Ну, Бога ладно, с Богом-то она даже не знакома лично, а как могут отстранить Савву Тимофеевича?