Дело Саввы Морозова

Оказалось, очень просто. Никольская мануфактура – это ведь не его собственность, а матушки его, Марии Федоровны. Он там только директор, управляющий. Так что один щелчок пальцев – и нет могущественного Саввы Морозова, а есть вместо него простой безработный мануфактур-советник.

– И что же будет тогда? – по спине у нее поползли мурашки.

Он невесело пожал плечами. Да все то же и будет, только без мануфактуры. С голоду он, конечно, не помрет, но все-таки…

Но она все никак не могла взять в толк – как это так, отстранить его от дела? А главное, за что?

– Видишь ли, Ника, – заговорил Морозов, аккуратно подбирая слова, – все дело в том, что я – сумасшедший.

Ника аж подпрыгнула при таком заявлении – какой еще сумасшедший? Да она за всю свою жизнь людей с такими ясными мозгами, считай, только несколько раз встречала, все – воры да шаромыжники с Хитрова рынка. А он говорит – сумасшедший!

Савва Тимофеевич в ответ только невесело улыбнулся. Что ж, раз по уму своему поднялся он аж до хитровских воров, выходит, не зря жизнь прожил.

Но Ника на его сарказм внимания не обратила, мысль ее работала лихорадочно. Это заговор, не иначе. Враги хотят ослабить хозяина, а там уже и расправиться с ним по-тихому.

– Наверняка, – согласился Морозов. – Одно непонятно, что теперь делать?

И так на нее взглянул, как будто надеялся, что она и в самом деле знает, как поступить.

– А вы не давайтесь, – посоветовала Ника. – Упритесь рогом и с места не сходите.

– Да я бы уперся, но это все, видишь, без моего согласия хотят провернуть…

Она посмотрела в печальные морозовские глаза, и сердце у нее закипело. Нет, так дело не пойдет! Мы этим гадам крылышки-то подрежем. Перво-наперво надо Загорскому телефонировать. А если трубку не возьмет, телеграмму отправить…

* * *

Солнце палило в окна ослепительно, уже почти по-летнему. Загорский и Ганцзалин в гостиной заканчивали утренний туалет. Статский советник завязывал галстук, а Ганцзалин придирчиво разглядывал в зеркале беззаконный прыщик, вскочивший у него на физиономии в углублении между носом и щекой. Прыщик, пока маленький и почти бесцветный, обещал вскорости вырасти в солидную дулю.

– Возьми мой лосьон, – сказал Нестор Васильевич, которому в стоящее перед ним зеркало видны были все манипуляции помощника. – А вообще говоря, умываться надо и вечером тоже, а не только по утрам. И пользоваться при этом не любым мылом, а специальными средствами, которыми нас щедро снабжает косметическая промышленность.

Ганцзалин легкомысленно махнул рукой: китайская медицина считает мытье чрезвычайно вредной иностранной привычкой, от которой запросто можно заболеть. Нет, конечно, бани могут быть полезны, и обтирания теплым влажным полотенцем тоже хороши, но все эти беспорядочные души и умывания, к которым так пристрастились европейцы, – это все прямой путь в могилу.

– Ты полагаешь, что неумытая физиономия сделает тебя бессмертным? – осведомился статский советник.

Китаец отвечал, что, может, и не сделает, но, безусловно, сильно укрепит его здоровье. Нестор Васильевич пожал плечами: на его взгляд, Ганцзалину просто лень было умываться, вот он и придумывал разные теории о вреде мытья. Помощник заметил, что это не он придумал, а великий китайский народ. Следовательно, лень было умываться не ему лично, а величайшей в мире нации. А коли так, в этом, несомненно, заключена особая мудрость, которую другим народам и нациям еще только предстоит постичь.

Загорский ничего не ответил на этот демагогический выпад. Однако Ганцзалин никак не хотел угомониться. Придирчиво глядя на хозяина, он заявил, что тот слишком много времени тратит на бритье. Если бы отказаться от этого бессмысленного занятия, можно было бы сэкономить массу времени.

– Вот и видно, что у тебя никогда не росла борода, – отвечал ему хозяин. – На самом деле растительность на лице требует тщательного постоянного ухода, в противном случае она может превратиться просто в волосяные джунгли, где такие заведутся звери, что их ни одно ружье не возьмет.

Но Ганцзалин все равно полагал, что от бороды больше пользы, чем от бритой физиономии.

– Если бы у вас росла борода, вы могли бы прикинуться Карлом Марксом, проникнуть в логово большевиков и всех их арестовать.

Статский советник усмехнулся: у Маркса не борода была главным, а изощренный и весьма злонамеренный ум, который произвел на свет весьма соблазнительную для пролетариев теорию о том, что все на свете, начиная со средств производства, должно принадлежать им.

– А вы считаете, что не должно?

Загорский считал, что пролетарии, как, впрочем, и все другие люди, обязаны работать и получать за свой труд достойное вознаграждение. Средства же производства должны принадлежать организаторам производства, будь то частные лица или государство. Если же каждый пролетарий захватит себе в собственность по станку, исчезнет организованная работа и стратегическое планирование. Промышленное же производство в таком случае просто развалится или обратится в кустарные ремесла.