Дело Саввы Морозова

Ника теперь часто приходила и слушала, как младшая дочка Морозовых Леночка занимается школьными предметами и учит иностранные языки. Если бонна собирались гулять с Леночкой и маленьким Саввушкой, Ника также выходила и следовала за ними на некотором расстоянии.

Однако, судя по всему, ничего страшного с детьми никто делать не собирался. Да и в самом деле, с какой стати? Большевики, конечно, разбойники, но ведь они не какие-то там нехристи – такие же православные люди, как и все, не будут же они с детьми счеты сводить!

Умозаключения эти ясно показывают, как мало знала Ника не только большевиков, но и вообще человеческую природу. Впрочем, как известно, во многой мудрости есть много печали, а некоторая печаль просто неподъемна для слабых детских плеч. А ведь Ника, в сущности, до сих пор еще сама была ребенком.

Несмотря на всю свою бдительность, без хозяина Ника немного разнежилась. Никаких особенных обязанностей на ней теперь не лежало, и она позволяла себе вставать не в шесть утра, как раньше, а только к завтраку, который она принимала вместе с прочей домашней прислугой.

Сегодня, однако, Нику разбудили ни свет ни заря. В дверь ее комнатки постучал пудовым своим кулаком дворецкий Тихон, да так постучал, что дверь ходуном заходила.

– Никанорушка, – позвал Тихон негромко. – Никанор, спишь, что ли?

– А? Что? – нарочито сонным голосом отвечала Ника, а сама лихорадочно натягивала мужской свой костюм: еще не хватало, чтобы Тихон неглиже ее увидел да о чем-нибудь догадался.

– Пособить нужно, – продолжал из-за двери дворецкий, пока она металась между кроватью и сундуком.

– А чего ж Степан не поможет? – отвечала она, впрыгивая в штаны и завязывая башмаки.

– Он тут не помощник, – отвечал Тихон. – Тут не сила нужна, а ловкость.

Она наконец была готова. Глянула быстро в зеркальце, взъерошила волосы, чтобы вид был более диким, мальчишеским, и отперла дверь. На пороге стоял Тихон и благожелательно улыбался, глядя на нее.

– Спишь, Никанорушка, без задних ног, – сказал он, – а солнушко уж к обеду движется.

Ника скроила сокрушенную физиономию: простите, дядя Тихон, виноват, больше не повторится.

– Ничего-ничего, – отвечал дворецкий, – спи, пока спится. Пока нет хозяйского догляду да старость постылая не пришла. Тогда уж и захочешь поспать, а не выйдет. Тогда уж только вечным сном… Иди за мной.

Недоумевая, что должны были означать в устах Тихона такие замысловатые присказки, Ника послушно двинулась следом. Они с дворецким спустились в подвал, шли в темноте мимо труб да проводов – во дворце Саввы Тимофеевича не только водопровод был проведен и отопление, но также и электричество с лампами в десятки свечей.

Наконец они остановились возле неприметной дверки.

Зябкий холодок прошел по спине Ники.

– Чего там, дядя Тихон? – спросила она вдруг охрипшим голосом.

– Сейчас узнаешь, – ласково отвечал тот.

Он зазвенел ключами, отпирая замок, распахнул дверь, щелкнул выключателем. Каморка осветилась изнутри неяркой лампочкой, такой тусклой, что углы оставались в полутьме. Это было подсобное помещение, тут хранился всякий хозяйственный скарб – метлы, банки с краской, ящики с гвоздями и прочее в том же роде. Поблескивали оцинкованные тазы и ведра, бледно голубели мешки с цементом.

Тихон повернулся к ней, вот только глаза его были уже совсем неласковые.

– Заходи, – сказал он коротко.

– Дядя Тихон, вы чего это? – она попятилась.

Но далеко упятиться ей не дали, дворецкий огромной своей лапищей схватил ее за руку, потянул на себя.

– Иди сюда, дурында!

Она похолодела: знает, все знает! Сейчас снасильничает, прибьет до смерти и прямо тут и спрячет, среди лопат и ведер. Ночью, наверное, вернется, разрежет на части, по тазам разложит да и вынесет на свалку. Хозяину скажет, что сбежала, ищи потом свищи Нику-Никанора.

Он все тянул ее к себе, внутрь, в каморку, а у нее не было сил ему сопротивляться, да и где ей сопротивляться этой страшной, этой бычьей мощи? Кричать бесполезно, подвал, наверху никто не услышит. Она собралась с силами, рванулась из цепенящего душу холодного страха, быстро и точно лягнула дворецкого промеж ног – спасибо, хитровская школа!

Тихон взвыл, согнулся, но руку ее не отпустил. Она заплясала вокруг, свободной рукой нанося ему быстрые беспорядочные удары по чему попало – по плечам, по груди, по лицу, стараясь растопыренной, как у кошки лапой, расцарапать глаза. Но ничего у нее не выходило – не хватало сил, да и руки были коротки.

Понимая, что пропадает, Ника пошла на хитрость. Не тянула теперь назад, не вырывала пойманную руку, а, напротив, подскочила поближе, да и ткнула пальцем Тихона прямо в правый глаз. Он скрипнул зубами и наконец выпустил ее руку. Она была свободна! Однако, пока Ника плясала вокруг дворецкого боевой свой танец, они развернулись, и теперь он стоял, загораживая ей выход из каморки, как циклоп загораживал Одиссею выход из страшной своей пещеры.

– Что ж ты делаешь, поганка?! – прорычал он, прикрывая рукою подбитый глаз. – Я ведь добра тебе желаю…

– Какого такого добра? – крикнула она. – Снасильничать хочешь?