Дело Саввы Морозова

Она пришла в ужас. Но ведь от этого есть лекарство, ведь должно быть, не так ли? Селивановский несколько уклончиво отвечал, что от этого есть лечение и если точно следовать рекомендациям, возможна длительная ремиссия, то есть спокойное состояние психики и здравый взгляд на вещи.

– А в целом, как говорили древние, ме́дикус ку́рат, нату́ра са́нат[14]. Надо больше отдыхать, бывать на природе, радоваться жизни и меньше беспокоиться – в особенности же о вещах, которые беспокойства не заслуживают.

Несмотря на успокаивающие интонации доктора, проклятый психоз сильно действовал ей на нервы. Между нами говоря, в последние годы Савва истерзал ее и без всякого психоза. Чего стоит одна только интрижка с этой дрянью, актеркой Желябужской!

– Не зови ее дрянью, – Морозов поморщился. – Она не сделала ничего плохого. Она просто запутавшаяся женщина. И она… она все равно не любит меня. Тебе незачем ревновать.

Жена кивнула: хорошо. Хорошо, она не будет ревновать. Главное, чтобы он чувствовал себя лучше. Ведь он чувствует себя лучше, не так ли?

Он улыбнулся. Конечно, ему лучше. Ему намного лучше. Действует и лечение, которое прописали доктора, и гимнастика, и море. Море – это величайший подарок природы. Море и солнце. Даже тяжелый сумасшедший не сможет устоять перед их совместным обаянием. А он не сумасшедший, что бы там ни писали в газетах, у него просто расшатаны нервы. Или она думает иначе?

Нет-нет, конечно, нет, она так не думает. То есть она думает именно так. Одним словом, заторопилась Зинаида, чувствуя, что совершенно запуталась, она думает, что у Саввушки нет, конечно, никакого сумасшествия, а просто небольшая неврастения…

Неврастения, горько усмехнулся Морозов. Как будто он не взрослый мужчина, а кисейная барышня. Спасибо, хоть не родильную горячку ему приписали.

Возле столика их появился официант, с небольшим поклоном протянул Савве Тимофеевичу записку.

– Что это, – удивился Савва, – от кого?

– Это просил передать один русский господин, – отвечал официант. – С большой черной бородой. Он стоял вот там.

И гарсон указал в сторону оркестра. Но там, впрочем, никаких господ с бородой уже не наблюдалось.

Морозов хмыкнул, развернул листок, пробежал его глазами. Лицо его так страшно изменилось, что у жены забилось сердце в предощущении какой-то неминуемой беды.

– Что такое, Саввушка? – спросила она с тревогой. – Что там такое?

Он перевел на нее странно пустые глаза. Она похолодела – так и есть, приступ, начинается приступ. А доктор Селивановский, как назло, отправился в город. Что же делать теперь, что ей теперь делать?!

К счастью, мануфактур-советник страшным усилием воли овладел собой. Глаза его не перестали быть слепыми, но говорил он вполне разумно.

– Ничего, – отвечал он какими-то замороженными губами, – ничего. Мои европейские контрагенты сообщили о временных трудностях с продажами. Будут некоторые финансовые потери, но ничего, мы продержимся.

Ей почему-то показалось, что он говорит неправду и беда, которая явилась ей в выражении его лица, никак не связана ни с какими европейскими поставками. Но он не смотрел на нее, он думал о чем-то своем, чужом и страшном.

– Вот что, Зинуша, – хрипло проговорил он, глядя куда-то в сторону, – сделаем так. Ты сейчас поедешь в банк и снимешь там со своего счета деньги.

– Сколько? – спросила она.

Он беззвучно пошевелил губами, словно глухонемой, потом спохватился.

– Пятьдесят тысяч франков, – сказал он.

– Пятьдесят тысяч? – изумилась она. – Но это большие деньги, выдадут ли мне их сразу?

– Выдадут, – механическим голосом отвечал мануфактур-советник, – сделай так, чтобы выдали.

Она смотрела на него с испугом: но зачем ему нужны пятьдесят тысяч? Неважно, отвечал он, неважно. Придут люди, им надо будет отдать. Но как же она повезет такую сумму, ведь это опасно?! Пусть возьмет доктора Селивановского, пусть он поедет с ней.

– А ты? – она смотрела на мужа со страхом, не понимая причин такой резкой перемены.

Ему надо сделать кое-какие дела. Она же пусть едет в банк, прямо сейчас.

– Хорошо, – испуганная и недоумевающая, она поднялась из-за столика. – Хорошо, я уже иду.

Он дождался, пока она дойдет до отеля, потом снова развернул листок.

«Господин Морозов, ваши дети похищены, – гласила записка. – Если хотите когда-нибудь увидеть их живыми, вам придется выполнить наши условия. Первое – передайте нашему человеку 50 тысяч франков. Он сам вас найдет и произнесет условное слово „дети“. Дальнейшие условия будут оглашены позже…»

– Когда-нибудь увидеть, – прошептал Морозов, не помня себя. – Живыми увидеть…

У него задергался правый глаз, потом задрожали пальцы правой руки. Чудовищным усилием воли он попытался овладеть собой, но не смог: рука по-прежнему дрожала, глаз дергался. Тогда он сунул правую руку в карман пиджака, а левой с силой надавил на щеку и стал ее массировать.

– Первым делом, – сказал он вслух. – Первым делом надо… Что надо первым делом?