Дело шести безумцев

И чтобы с тобой ничего не случилось,
И чтобы с тобой мои были ветра.
Что мне осталось?
Быть твоим псом, молчаливым и добрым,
Пасмурным утром лизать твои руки и губы,
А звездной ночью стеречь твое счастье.
Но быть любимым тобой,
Псом, быть любимым тобой.
Что мне осталось?

– Максим Сергеевич! Здравствуйте! – поздоровалась я с будущим свекром. – Там на танцполе мои бабушка и дедушка Марина и Игорь и моя прабабушка Мирослава Кирилловна.

Отец Ильи низко поклонился прабабушке, и та ответила взаимным кивком.

– А это мои родители… – растерялась я, не понимая, откуда отец Ильи знает мою прабабушку.

Но он продолжил сам:

– Кира Игоревна, рад встрече, и… – сделал он паузу, рассматривая теперь моего отца.

– Константин Борисович, – шепнув, подсказала я.

– Чуть не ошибся и не назвал твоего папу Кириллом.

– Близко! Но нет! – рассмеялась я.

Мы с Ильей встали рядом, и, кажется, оба совершенно не догоняли, почему наши родители взвалили себе на плечи сто тонн неловкости. Уж что-что, а эмоции людей я всегда считывала без колебаний.

– Сима, – прервал молчание Максим Сергеевич, – у меня для вас с Ильей подарок на помолвку. Только он не поместился в дверь.

– Лошадь? – изумилась я. – Люблю скакать верхом!

Илья странно хмыкнул, а мама покраснела.

– По плацу, – добавила я, – галопом и рысью.

Максим Сергеевич закатил глаза, глядя на сына, но по-доброму, любя, и протянул мне брелок:

– Здесь одна лошадка, а под капотом штук пятьсот.

– Серьезно?! Это нам?!

– Только условие! Я включил родительский контроль и навигатор с маяком слежения. Ради безопасности, конечно.

– Мы сбегаем одним глазком посмотреть, ладно?! – обняла я всех родителей по очереди, всех расцеловала, схватила за руку Илью, и мы умчались галопом вниз по лестнице, оставляя взрослых с их скучными разговорчиками.

И неловкостью, разгадывать которую что-то совсем не хотелось.

А звездной ночью стеречь твое счастье,
Но быть любимым тобой,
Псом, быть любимым тобой.
Что мне осталось?

* * *

– Твой сын и наша дочь, – произнесла я, – женятся. Твой сын Илья и наша дочь Сима, – повторила я, убеждая в этом факте саму себя, – станут мужем и женой.

Мы не виделись с Максимом двадцать два года, но я сразу узнала его в парне, в которого влюбилась моя дочь. Тот же разрез глаз, те же тонкие длинные волосы, подбородок и скулы, только кожа более темная, оливковая.

Видимо, от матери.

– Ты знал? Про то, что наши дети, хм… дружат? – спросил Костя.

– В общих чертах, – уклончиво ответил Максим.

– Кто его мать? Полина? Нет… она светлокожая… – рассуждала я.

– Роксана, – ехидно дернул губой Максим. – Илья… все, что у меня есть. С Роксаной одновременно оформили свидетельства о рождении сына и об аннулировании брака. Она пятый с половиной раз замужем, живет на Бали и учит, как достигнуть просветления души с помощью обертывания то ли в энергию, то ли в банановые листья.

Костя протянул мне бутылку воды, сам взял бокал с шампанским. Со стороны открытых окон мы услышали рев спорткара и направились на веранду, пусть и заваленную по щиколотку снегом.

Фары красного «Феррари» резали сумрак, пока Сима с Ильей позировали фотографу у распахнутых дверей.