Мы все работаем в подвале здания из стекла и стали, посменно занимаясь стекольной обработкой всех двадцати пяти коробок с записями доктора Хоффа. Это медленная работа, потому что приходится иметь дело с каталожными карточками, тонкой рисовой бумагой, двусторонними записями, рукописными заметками на бумаге всех размеров, брошюрами с заметками и так далее. Коробки доверху набиты, в каждой по тысяче документов. Уже при выборочной проверке мы обнаружили много того, что кажется нам актуальным, но всё это разбросано в произвольном порядке, который мы ещё не поняли. Мы видели слова «Ханиуэлл» и «Альбатрос Висконсина» в папке с пометкой «Контроль популяции». Видели фразы «выявить и обучить новых докторов», «возврат инвестиций от компаний», «политика должна подтолкнуть к приватизации», «какова рентабельность инвестиций в демографический контроль? Какой стимул? Что такое хедж-инвестиции?»
Но больше всего меня заинтересовала небольшая заметка от руки на полях медицинской карты: «Фонд Зета для спекулянтов на призрачном рынке. Р. Дж. Котон использует фирму для внутренней торговли».
Бинго. Вот мы и вышли на «Котон & Коверкот».
Р. Дж. Котон — это Рэм Джуд Котон,
Итак, теперь вопрос в том, действительно ли папа Котон ввёл своего мальчика в курс дел призрачного рынка? Для этого придётся вернуться в наш штаб, изучить все документы, заполнить пробелы и нарисовать подробную карту, чтобы выстроить ясную и убедительную экосистему коррупции.
У нас нет времени читать все подробно и соединять точки, потому что нам надо быстро всё отсканировать, и распознать и выбраться отсюда как можно скорее. Сесилию «очень беспокоит» тот факт, что, по нашим подсчетам, под зрительным залом было штук двести ящиков. Она не понимает, почему их вообще туда поместили. Главный операционный директор, с которым она списалась вечером, когда мы ещё были ей несимпатичны, по её словам, торчит тут с времён фекалий мамонтов, но доверия не вызывает.
Процесс копирования — долгий и изнурительный, и мы без того устали после долгого дня, поэтому, зная, что по возвращении в Салем нам тоже предстоит тяжёлая работа, те, кто в данный момент не сканирует, лежат на полу и дремлют. Ещё несколько стоят на страже у дверей, вслушиваясь в звуки. В какой-то момент этой долгой ночи Генри ложится на пол рядом со мной и обнимает меня. Ощущение такое, будто я наконец обрела дом.
Сейчас пять утра, и сквозь щели окон на потолке подвала я вижу, что всходит солнце. Наш фо с дополнительной порцией говядины давно съеден, а контейнеры погребены в мусорном ведре у копировальных аппаратов. Стол завален банками из-под кока-колы и спрайта и обёртками от шоколадных батончиков из торгового автомата в подвале.
— Всё. Последний, — говорит Брэд, вытаскивая одну флешку из одного копировального аппарата, а другую — из другого. На этих флешках электронные версии всего, что мы отсканировали. Обведя глазами комнату, я вижу, что Лена и Сесилия, которые должны были охранять дверь, ссутулились у дверного косяка и спят. Генри храпит рядом со мной, Самера спит под столом с ящиками доктора Хоффа, и будить её мне неловко — она ведь могла бы вообще не идти в этот поход, а остаться на конспиративной квартире с Викторией и продолжить свои исследования в тишине и относительной безопасности. Порой меня не зря обвиняют в излишней подготовке.
К счастью, Сесилия вскоре просыпается.
— Простите, — говорит она, — мне нужно в туалет. — Она бежит вверх по лестнице в подвал. Самера выбирается из-под стола и мчится вслед за ней.
Брэд, Лена, Генри и я наспех убираемся, собираем свои вещи и тоже идём за Самерой и Сесилией. Я первой открываю дверь в подвал.
Последнее, что я помню, именно это — как я открываю дверь. Потом я чувствую лишь холодный пол и вижу только тьму. Неясная пульсация становится всё отчётливее, всё острее. Лужа липкой влаги под моей щекой вынуждает очнуться, открыть глаза, увидеть, почему я кричу. Почему кричит Лена. Но я снова растворяюсь в темноте, в холоде на моей щеке. В липкой влажности и боли.