Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация

Но даже если ДПП не удастся конвертировать тайваньскую идентичность в антикитайскую политическую позицию, стремительное по историческим меркам распространение в тайваньском обществе идеи существования пусть не отдельной тайваньской нации, но, по крайней мере, историко-культурной самобытности Тайваня и можно считать незаурядным достижением этой партии, залогом ее хороших перспектив на будущее. Не менее примечателен и сам факт быстрого укрепления тайваньского национального самосознания, которое было буквально выращено, выпестовано, так сказать, с нуля почти исключительно пропагандистскими средствами. Этот факт как будто подтверждает распространенный сегодня в социальных науках тезис о том, что идеологические системы и в особенности культурные идентичности изобретаются и что сама нация, если воспользоваться крылатым выражением Б. Андерсона, является «воображаемым сообществом».

Жителям Тайваня приходится решать проблему своего самоопределения в контексте отношений ДПП и Гоминьдана, отношений между двумя сторонами Тайваньского пролива, а в более широком смысле – в контексте этнокультурного единства и многообразия всего Китая и, наконец, современных глобальных процессов.

В ареале так называемого Большого Китая мы имеем дело с тремя основными подходами к проблеме единства и своеобразия китайской цивилизации, тремя, так сказать, национальными мифами (употребляем данное понятие в смысле нормативного повествования, утверждающего, задающего определенную культурную и политическую традицию). Они тесно связаны с идеологией трех важнейших политических сил в Китае и на Тайване – КПК, Гомиьдана и ДПП.

Наиболее известный и влиятельный на международной арене национальный миф представлен позицией правительства КНР: Китай есть единое великое государство и единая дружная «семья народов». В этом государстве имеются локальные различия, включая даже различия в системе управления, но судить о нем следует по его «совокупной силе». Китайцы – это все жители Китая, и они являются наследниками великой древней цивилизации. Могилы культурных героев и мудрецов этой цивилизации в настоящее время привлекают массы туристов, в том числе из среды китайских эмигрантов, которые в этом «цивилизационном» смысле тоже являются частью Китая. Членами КПК могут быть даже китайцы, давно выехавшие за пределы КНР. Большую роль в пропаганде КПК играет и ее революдционное прошлое. В то же время китайские власти избегают крайних проявлений национализма. Они ставят акцент на самобытности и достоинствах китайского уклада жизни, твердо защищают свой национальный суверенитет и не скрывают, что намерены добиться большего веса и влияния для своей страны на международной арене – вплоть до роли мирового лидера. Объективно это означает, что власть КПК зиждется на утверждении не субстанционального единства нации, а именно различий: с одной стороны, отличия Китая от прочих цивилизаций и мировых держав, с другой – на разделении управляющих и управляемых внутри государства, что фактически исключает существование сколько-нибудь полноценной демократии. Власть не несет ответственности перед обществом, и механизм ее действия непрозрачен для публики. Но различение, доведенное до предела, различие абсолютное превосходит логику тождества и различия: оно утверждает подобие несходного и сходство разного. Власть в политической культуре Китая и есть не что иное, как исключительное, неоспоримое право использовать этот предел всех различий, утверждать универсальность исключительного. Власть как различение никого не касается, но остается общей для всех.

Что касается притязаний жителей Тайваня на исключительную историко-культурную самобытность, то в глазах руководителей КНР речь идет о локальном своеобразии культуры, которое характерно для каждой провинции или даже для отдельных местностей Китая. Для подавляющего большинства тайваньцев такое мнение неприемлемо и даже граничит с унижением. Вопрос о допустимой степени «самобытности» в рамках КНР и тем более Большого Китая остается крайне деликатным и политизированным. К примеру, длительная отделенность Гонконга и Макао от Китая и наличие в их жизненном укладе большого влияния соответственно Великобритании и Португалии не мешают им быть сегодня составной частью КНР.