Демон абсолюта

На следующей неделе комитет Керзона решил отправить Уилсона в отставку и поручил объявить в Багдаде о назначении сэра Перси Кокса и его приезде в ближайшее время. Этого было недостаточно, чтобы рассеять недоверие. 30 июня пятнадцать делегатов-националистов потребовали нового созыва генерального совета Ирака, от которого ждали немедленной и полной декларации независимости.

В тот же день арабы Нижнего Евфрата освободили своего шейха, арестованного политическим офицером в Румайте; их племя взяло в осаду политический штаб и гарнизон города, который изолировало, перерезав железную дорогу; соседние племена атаковали и изолировали тем же образом ближайший город, Самава. Племена подчинялись приказам, исходящим от святых городов, и ими командовали бывшие офицеры шерифской армии. Уилсон (сохранявший свои функции до прибытия сэра Перси Кокса) имел в распоряжении лишь четыре тысячи двести английских солдат и тридцать тысяч индийских, из которых только три тысячи пятьсот были мобильными. Он отказался верить тревожным рапортам политических офицеров: главнокомандующий и его штаб были в отпуске, в Персии. 1, 2 и 3 июля подкрепления, очень слабые, не вышли на связь с восставшими; 7-го экспедиция подкрепления была разбита и вынуждена отступить. 13-го племена юга Неджеда выступали на Абу-Сукаир; 14-го поднялись бени-хассан, 20-го была осаждена Кафа, Кифл атакован; колонна подкрепления трех отрядов Манчестера, плохо снабженная водой и неспособная к бою в ужасную жару июльской пустыни, была истреблена. Весь Средний Евфрат восстал. 30-го английские войска были выведены со всего Евфрата до Хиллы — линии обороны Багдада.

Но потери в Урфе, а потом в Бозанти заставили Францию понять нелепость — и опасность — позиции, в которой оказался Гуро, которому было поручено удерживать Киликию тремя батальонами метрополии; и подкрепления были направлены. Кемалистский «фронт» был стабилизирован. Фейсал собирался выехать в Лондон, когда 14 июля получил ультиматум Гуро[598]. Тот с рассеянностью, иногда благосклонной, следил за политической игрой Фейсала; если он сам был вынужден к политике, то по обязанности, а не по склонностям, и легко путал политику с политиками. Но сообщничество сторонников шерифов с турками глубоко задело его: парализовав железную дорогу, Фейсал мог заставить их сражаться — и убивать солдат, служивших Франции. Он плохо знал арабскую проблему, но очень хорошо знал условия военной операции. Он считал, что его предали. Он требовал: свободы использовать железную дорогу в Райяке, оккупации ее станций и Алеппо; демобилизации шерифской армии; принятия сирийской монеты; лишения свободы предполагаемых заказчиков покушений на французов; безусловного признания мандата Франции на Сирию. Он ждал ответа через четыре дня. Восемьдесят батальонов на этот раз были собраны на границе.

Фейсал — и Хуссейн — обратились к Англии, которая отказалась вмешиваться. Частная телеграмма лорда Керзона советовала эмиру любой ценой избегать враждебности. Гуро, не получив ответа, отдал приказ своим войскам перейти Антиливан[599]. Фейсал телеграфировал, что принимает ультиматум.[600].

Ему было известно о риске, которому он подвергался, но он считал партию проигранной, когда она разыгрывалась в Сирии, и хотел любой ценой выиграть время, чтобы вернуть ее в Лондон.

Телеграмма о принятии ультиматума не дошла до Гуро: телеграфная линия была оборвана. В тот же день арабские повстанцы на дороге Триполи стали угрожать тылу французских войск. Разбитые, они поспешили в Дамаск.

Через два дня они встретились на проходе в Мессалун с шерифской дивизией под командованием министра обороны. Узнав, что французы продолжают наступление, он стал считать недействительным приказ о демобилизации. Это был бывший турецкий офицер, член «Фетах», говорили, именно он нацелил пушку, искалечившую Гуро при Дарданеллах. Самые решительные члены клубов присоединились к нему. Но часть войск в Дамаске была уже разбита, восстание, спровоцированное ультиматумом, было по приказу Фейсала подавлено шерифской полицией. За участниками боевых действий стояло не национальное восстание, а мятеж.

С рассвета до 10 часов утра они удерживали 3-ю дивизию армии Леванта. В 10 часов министр был убит в атаке[601], французские танки вступили в бой — и на следующий день армия вошла в Дамаск, где дома стояли закрытые, немые и слепые.

Фейсал выехал в Хайфу — через Дераа…[602]

Глава XXХI.

Лоуренс забросил редактирование своей книги, больше даже не вспоминал о ней; часами оставаясь без движения, он ждал, чтобы стерлось навязчивое сознание того, что все его замыслы обрушены. «Все обещания, сделанные арабам полковником Лоуренсом, будут отметены».

Но его прошлое, к которому он чувствовал упрек и отвращение, пыталось сделать его одной из возвышенных фигур Англии; этого человека, почти сведенного с ума лишениями, обманом и бессилием, неумолимое зеркало газет искажало, делая из него освободителя.