Демон спускается с гор

– Он выбирается из пещеры и убивает нас. – Айсэт ненавидела горного духа. Она проклинала свое упорство, нежелание смириться и дать событиям идти согласно выверенным правилам. – Ему хватало единственной короткой ночи, чтобы забрать множество. А позже он предпочел выбирать одну, в которую вмещаются все наши жизни. Мы провожаем невест, отдаем вместе с ними часть себя, свои сердца и надежды. А он разбивает их об острые скалы, топит в проклятых озерах. Он не беспомощен, он жесток и всесилен. Боги потешили свое самолюбие, заточив неподвластную им стихию, которая не знает преград. Не приемлет их.

– Боги заточили подобную стихию во всех нас. Мы бродим внутри самих себя и находим злых духов среди безмятежных вод души. Мы выпускаем их добровольно или против воли. Это называется безумием. Им одаривают боги тех, кого страшатся. Все мы пленники. Одни больше, другие меньше. И так же как владетель этих земель, позволяем свершаться нашему разумению.

– Ты оправдываешь духа? Или его прислужницу птицу? Или нашу Ночь Свадеб? – Айсэт набросилась на него с вопросами и кулаками. Его умные речи вырвали последнее, за что цеплялось горюющее сердце, – печаль. – Или меня?

– Тебя, меня, всех. – Шариф отстранил Айсэт. – Смирно сиди, ты раскачаешь лодку – и мы уйдем к ним. И оттуда уже не сможем оправдываться.

Лодка и вправду раскачалась. Борта почти ложились на взволнованную воду. Дождь затихал, молнии высвечивали небо все реже, призывая и Айсэт угомониться. Она проследила за жестом Шарифа и, когда лодку перестало болтать, глянула в воду. Серая мгла клубилась под податливой от капель поверхностью. Вспыхнула молния, из глубины блеснуло в ответ. Айсэт закричала и отпрыгнула, отчего лодка снова забеспокоилась, а Шариф вцепился в борта, чтобы хоть как-то их успокоить.

– Птица, кем бы она ни была на самом деле, точно не лгунья, – произнес он. – Выходит, мы можем преспокойно ждать исполнения других ее обещаний.

– Там дети. – Айсэт перегнулась к воде. – Мы идем по мертвым младенцам.

Шариф в воду не смотрел:

– Думаю, они не совсем настоящие, потому ты можешь не оплакивать их.

– Она топила детей, – отсвет молнии остался в воде, фигурки проступали из глубины, сложенные друг на друга, спрятанные вовсе не так надежно, как, скорее всего, ожидала три-бабушка. Или же она не стремилась спрятать их, чтобы отцы-орлы могли разглядеть сыновей с высоты небес, а матери-змеи приплыть к ним. – Мальчики, все до единого.

– У нее множество дев, ждущих женихов, она должна позаботиться о них.

– Это ты называешь заботой? – выкрикнула Айсэт. – Долгие годы вдали от дома лишили тебя человечности? Ты говоришь как пустотелый демон.

– Правда часто звучит чудовищно, не приправленная вздохами и стонами, плачем и вырыванием волос. Я не знал этих детей, меня не должны беспокоить их судьбы.

– Зато я знала их матерей. По крайней мере некоторых. Входила в их дома, лечила, считала подругами.

– И Дахэ считала таковой? Ты сказала, что и она тебе подруга.

– Мы знакомы с детства. – Айсэт посмотрела на Шарифа с вызовом. – Мы играли в одни игры, ели за общим столом у священного дерева, брали воду из одного ручья. Возможно, мы не знали дружбы между собой, но были сестрами, как все девушки Гнилых земель, как все девушки на берегу. – Она стушевалась на мгновение. – Ей было за что не принимать мою дружбу.

– Если ты о своем пятне, то, поверь, недостатки одной не отталкивают другую. Наоборот, привлекают, побуждают принять под крыло, выставляя напоказ собственное совершенство. То, что ты утратила свою метку, подорвало Дахэ сильнее любой твоей помощи.

Айсэт закрыла глаза. Она прекрасно усвоила, что Шариф всегда говорит то, что думает. Говорит без злости, открыто и прямо и требует подобной честности от других.

– Ее мучило другое пятно. Тугуз.

– Снова Тугуз? Он следует с нами четвертым весь этот путь.

– Наши семьи жили на окраине деревни. Мы дружили с Тугузом. Пока Дахэ не научила меня, что и кто кому принадлежит.

– Тебе пришелся по вкусу ее урок?

Айсэт поморщилась. Шариф спрашивал так, будто присутствовал в их игре с нагучицей и орехами.

– Вся наша недолгая дружба с Тугузом полнилась разговорами о Дахэ. И я слушала его речи, потому что мне нравилась сила его любви. Он будто бы родился для Дахэ. А она – для него.

– Ты тоже любила Тугуза? – спросил Шариф. Вдалеке разбежался и затих последний зов грома.

Айсэт открыла глаза и натолкнулась на его суровое лицо. Подвижные губы обратились в узкую тропу, с которой легко было сорваться в пропасть.