Демон спускается с гор

– Из-за твоей трусости ты получишь одну жизнь. Как ты смиришься с этим? – прокаркала она Айсэт и заговорила над ухом Шарифа: – Мы оба знаем, что это не поможет. – Айсэт прекрасно разбирала каждое ее слово. – Круги на воде, круги в небе, и мы идем по ним.

Ответ Шарифа невозможно было разобрать.

– Все подчиняются судьбе, – произнесла три-бабушка, встала на колени рядом с Шарифом, набрала в ладони озерной воды и вылила ему на макушку. Набрала снова и вылила на грудь. Набрала в третий раз и поднесла к его губам. Шариф отвернулся.

– Семь глаз глядят в небо, полные слез, они скорбят о своем. Семь глаз просят платы и пропускают тех, кто отдает им все. Ты пришел сюда за невестой, и ты получишь ее. Выпей. И ступай туда, откуда пришел. Ты ведь предпочтешь свободу заточению?

Айсэт вздрогнула. Шариф обратил лицо к три-бабушке. Черные узоры взобрались по его скулам. Он походил на пораженное хворью дерево, чьи соки иссыхали от внутреннего жара.

– Смотри, они все здесь ждут жениха, – отвечала три-бабушка на его тихий вопрос, – настоящего, ты ведь понимаешь.

Змеи в объятиях мужчин возвратили женские облики. Они оставили своих женихов и подходили к Шарифу. Часть три-бабушка жестом отправила к Айсэт и Дахэ, но остальные обступили Шарифа полукругом.

– Одна прекрасно готовит, другая дивно поет. У третьей пальцы чуткие и способны вышить звездное небо, со всеми его угасшими и еще не рожденными огнями. А четвертая покладиста и молчалива. Зачем тебе та, что никогда не будет твоей? Она не сможет отдать тебе сердце.

Последний орел опускался на берег. Огромный, размером с крупного мужчину, он терял перья и оборачивался еще одним женихом. Холод пронесся под кожей Айсэт, мужчина-орел походил на остальных собратьев, лицо его никак не принимало постоянных черт.

Дахэ приподнялась, опершись на локти, подол платья побагровел сильнее.

– Ты пришел. – Она положила руку на живот, терзаемый потугой. – Теперь я вижу, господин мой, что выбрала правильно. Ты обещал и явился, и ты примешь меня.

Песок пил кровь Дахэ. Жених опустился рядом с ней, положил ладони поверх живота и с силой надавил. Дахэ охнула, Айсэт схватила кинжал и наставила его на оборотня.

– Убирайся! Не тронь ее.

Дахэ сорвала браслет, отбросила его в сторону. Песок с готовностью разошелся и поглотил украшение.

– Я обманывалась, – горячо зашептала она. – Я верила, что он любит, но это были лишь мои чувства, и они затмевали разум. Я забыла его, слышишь, забыла. Поверь мне! Забирай!

Мужчина не издавал ни звука, он говорил в мыслях Дахэ. Продолжал давить на живот. Айсэт видела, как корчится внутри ребенок.

– Он убьет его, – закричала Айсэт. Жених не обращал на нее никакого внимания – для него Айсэт была насекомым, которое он пока еще не прихлопнул.

«Давай же, – умоляла себя Айсэт. – Он близко. Ты сможешь, бей!»

– Он убьет его, – передразнила три-бабушка. Она уже стояла рядом с роженицей. – Конечно убьет. Для него это дитя – враг. Но если ты дашь ребенку жизнь, мальчик обретет защиту. Пусть каждый получит свое.

С этими словами три-бабушка положила свои руки поверх рук Айсэт, резко дернула и вонзила клинок в живот Дахэ.

Кровь не брызнула в лицо закричавшей Айсэт, словно вся уже вытекла в песок. Тело Дахэ расслабилось. Девушки, окружавшие ее, опали, вернув змеиные обличья. Они прибывали и оплетали Дахэ. Те, кто охранял Шарифа, оборачивались в чешую и присоединялись к клубку змей, опутавших Дахэ. Кинжал разрезал плоть, изливая на Айсэт золотое сияние. Три-бабушка хохотала за ее спиной. Айсэт не могла обернуться, убедиться, что она не обманула и Шариф исцелился. Что черные стебли покидают его лицо, шею, грудь, а набухшая багрово-синяя рана обращается в кривую линию узора его шрамов.

– Доставай, – потребовала три-бабушка, – пока он не очнулся.

О ком она говорила? О мужчине-орле, застывшем холодным истуканом, не отбрасывающим тени? «Кто без тени, тот не человек» – так сказал Шариф еще в их мире. Или о золотом бездвижном младенце, который прятался в разверзнутом животе Дахэ? Айсэт бросила кинжал, который тут же вошел в песок, просунула руки в прореху, черную, несмотря на сияющее внутри дитя, и вытащила ребенка. Змеи зашипели, они обвивали Дахэ, заглядывали в живот. Еще одной змеей вилась пуповина, вовсе не золотая, темно-синяя, с красными и белыми стеблями, по которым от Дахэ к сыну текла кровь и жизнь.

– Режь, – потребовала три-бабушка, она не отходила от Дахэ.

– Кинжал, – проговорила Айсэт. Она прижимала неподвижного золотого мальчика к груди, второй рукой искала клинок среди песка и змей. – Не могу найти.

Мужчина ожил. Шевельнул головой, разминая шею, открыл рот, раздул ноздри. Айсэт вскрикнула, прижала ребенка крепче. Жених возвращал себе клюв и когти.