Демон спускается с гор

Дома ожили. Распахнулись двери. Плетеные стены обратились в песок, осыпались. Там, где стояли дома, шипели, сворачиваясь кольцами, змеи. Они подняли головы, приветствуя орлов. Айсэт не сдержала крика, но он угас в стонах Дахэ. Шариф встал вплотную, он не дрожал, и дрожь Айсэт унималась от его окаменевшего тела.

– Иди же, – сказал он, слегка подтолкнул Айсэт. Затем, пошатываясь, вышел первым и направился к Дахэ и три-бабушке. – Я справлюсь. И всегда буду рядом.

Орлы приближались. Старуха приветствовала огромных птиц:

– Все мы выходим к жениху, раз за разом, год за годом. Нам обещали, и мы получили. Вошли в пещеру и отдались нареченному, выбравшему нас среди других.

Который из них лесной дух? Кто явился за Дахэ и ее ребенком? Ребенком Тугуза, которого она забрала вместе с собой в пещеру, чтобы никто никогда не узнал об их позоре. Клювы орлов сочились красным, словно они охотились и насытились, прежде чем явиться к берегу. Змеи поднимали головы выше, распутывали кольца тел. Они менялись, как менялись и птицы, опускающиеся по одному перед змеями. Змеи оборачивались девушками – Чишхан, Нахын, Кубэ… Орлы – мужчинами.

– Вот перед вами обещанный жених ваш! – вопила три-бабушка.

Орлов прилетело по количеству змей. И ни одна невеста, восставшая из змеиной чешуи, не осталась без жениха. У их мужей было одно лицо на всех. Гладкая кожа, вьющиеся волосы, золотые глаза.

– Сколько же у тебя обличий, – воскликнула Айсэт. – И все это ты, горный дух?

Она не могла больше смотреть, как сливаются в объятиях невесты и женихи. Ее звали крики Дахэ. Шариф, терзаемый раной, не прекращал заботиться о ней. Айсэт снова повернулась к озеру. Шариф стоял у воды на коленях и перебирал песок. Его больше не волновали орлы и змеи. Силы покинули его, он погрузился в себя и в молчание озера, по поверхности которого плыли облака, расходились круги, дробящие отражение леса, оно взирало на происходящее чистым, невинным оком и не выдавало тайн своего берега.

«Он должен умереть», – показала Айсэт лесная ведьма.

«Ты скоро получишь, что хотела», – внутри Айсэт горестно зазвучала свирель Шарифа.

Поддерживаемая мелодией, она подошла к Дахэ, села рядом, заглянула в красные от натуги глаза:

– Мы поможем ребенку родиться, ты и я. А потом уйдем отсюда.

– Нет, – прорычала Дахэ. Ее рот кривился в точности как губы старухи, в уголках выступила слюна. – Я узнаю тебя, ведьма. Ты не приняла дара моих сестер, не наполнилась их зельем. Они несли тебя к озеру, чтобы сделать невестой, но ты недостойна. Тебя не выбирали. А у меня, – Дахэ расхохоталась, и Айсэт поняла, что то, что она принимала за стоны, было смехом, утробным, рваным, жутким, – наконец-то появится настоящий жених. Он не откажется от ребенка, не пошлет меня к ведьме, к ненавистной меченой ведьме и ее горьким настоям. Он полюбит его, а меня назовет женой. Прочь поди, ничего я от тебя не приму. Здесь мой жених, отойди в сторону! Дай мне глядеть в его золотые глаза. Они обещаны мне матерью-водой с детства.

Орлы подлетали. Много лет приходили в пещеру девушки, птицы все опускались с неба и находили себе змеиных жен.

Дахэ забилась в судорогах. Подперла живот руками, выставляя его сильнее. Подол платья напитался кровью. Дахэ корчилась на песке подобно змее. А три-бабушка подбежала к Айсэт, дернула за волосы, запрокинув голову, и, изрыгая слюну, зашипела:

– Ты, ведьма, дашь сыну нашему родиться. Хочешь, чтобы он жил? – она говорила не о ребенке Айсэт, указывала на Шарифа. – Хочешь, чтобы озеро исцелило его? Так дай нашему дитя появиться на свет.

– Если ты знаешь, как исцелить Шарифа, почему не поможешь и Дахэ?

– Мертвое может прикасаться только к мертвому, не к живому. Трону я – и отпугну жизнь. Но ты однажды уже боролась со смертью, как ненасытный до крови клещ присосалась ты к жизни и не отпустила ее. Ты дашь нам ребенка, я избавлю его от яда, которым он сочится.

– Я согласна, – ответила Айсэт.

Дахэ старалась отодвинуться от нее. Три-бабушка гневно повела глазами и гаркнула:

– Ты должна слушаться, сестра. Наше дитя просится к свету.

Дахэ тут же замерла, перевернулась на спину, согнула колени и разомкнула ноги. Айсэт невольно содрогнулась от обрушившейся на Дахэ покорности.

– Мне нужна вода. Чистые тряпки, нож. Но, – она устроилась у ног Дахэ, ощупала живот, – ребенок лежит неправильно, она не сможет родить его.

– Выходит, из всего, что ты сказала, нужен лишь нож, – прокряхтела три-бабушка. – Ты вскроешь живот, выпустишь сына, и он останется с нами.

Песок разошелся, показалась круглая рукоять, поднялось лезвие. Берег протягивал ей кинжал безликого привратника. Вторую печать.

– Ни за что, – процедила Айсэт сквозь зубы. И невольно уставилась на правую руку Дахэ. Браслет все еще был при ней.

– Так ты спасешь две жизни.

– Ты обещала вылечить Шарифа.

– О нем я и говорю. Нам – ребенок, тебе – мужчина. А земле – сестра. Гляди же, – три-бабушка отошла от Айсэт, – я свое дело исполняю.

Дахэ лежала неподвижно. Неподвижен был и коленопреклоненный Шариф. Три-бабушка подошла к нему.