Демон спускается с гор

– Девой она мне не попадалась, – хохотнул Шариф. – Но у испыуна, – он вонзил кинжал в скамью, вытащил и убрал за пояс, – в бреду или нет, она пришла ко мне. Терзала рану острыми когтями, вырывала куски клювом. Я думал, это боль обрела форму. И не сгонял ее, надеясь, что жадная тварь скорее закончит дело и дух мой отлетит к предкам. Но она все старалась, погружая клюв и когти глубже в плоть. А после обернулась девчонкой.

– И Дахэ видела ее. Девочку. И даже больше, приняла от нее браслет. Она пришла ко всем троим. У Дахэ я уже не смогу спросить, но, Шариф, – на мгновение она задержала дыхание. Второй раз она назвала его по имени, – она что-то предлагала тебе?

– Убить тебя и исцелиться. – Ни один мускул не дрогнул на лице Шарифа, и Айсэт тоже окаменела.

– Но ты жива. – Шариф отодвинулся от правого борта лодки, устроился ровно посередине скамьи. – Как видишь.

Айсэт разлепила губы, хотя ей почудилось, что они закрылись если не навсегда, то на весь оставшийся им путь, сколько бы он не длился:

– И ты.

– Жаль, мы не узнаем, кого она предложила убить Дахэ, – усмехнулся Шариф.

– Но мы знаем, – с грустью поправила его Айсэт. – У Дахэ она забрала все, что смогла. Как Бляго из твоей легенды.

– Она испытывала нас, – произнес Шариф. – Убей я тебя, мне никогда бы не выйти из леса. Убей ты меня… что ж, у тебя была возможность куда лучшая, чем у меня, но ты не послушала ночных шепотков – и вот мы плывем по озерам. А Дахэ, она хотела обмануться, хотела забыть…

– Это отобранный дар, – воскликнула Айсэт. – Помнишь, безликий демон у железных врат сказал, что заберет у каждого что-то особенное. Дахэ думала, что дара лишилась я. – Айсэт непроизвольно дотронулась до щеки и тут же отдернула руку. – Но она забыла Тугуза. Забыла свою любовь к нему. Та ложная свадьба, она поверила, что он любит Нану, и вырвала его из сердца, изгнала из памяти. Бесценный дар отнял у Дахэ жестокий привратник.

– А у нас он отнимет?.. – задумался Шариф. – Погоди, я помню. Жизнь и выбор. Жизнь… знаешь, ее отнимают у всех. Нам определены начало и конец.

– Дахэ тоже так говорила.

– И не ошибалась. Ни того ни другого мы не просим, не ждем, ни тому ни другому не радуемся. Ребенок плачет, появляясь на свет, оттого что его вырывают у небытия. Умершего оплакивают, потому что его отняли у жизни. Я бы больше волновался за выбор. С его помощью мы сочиняем свою жизнь.

Айсэт недоверчиво покосилась на него. Он поймал ее взгляд:

– А ты думаешь, боги играют нами, как я играю на свирели? Нет, боги лишены цели, они существуют как солнце или ветер, как море или горы. Они есть, и они могущественны, но они не выбирают нам судьбу. Встают на пути, как преграды, и ждут, что мы опустимся перед ними на колени. Но я давно решил, что лучше уж пусть боги нам кланяются. Не будет нас – и их не станет. Так что за свой выбор я буду бороться, и ты, Айсэт, ни за что не отдавай его ни безликому демону, ни горному духу.

Шариф отодвинулся по скамье еще немного, но потом будто вспомнил, что левый борт никуда не делся, и снова вернулся на середину. Айсэт обдумывала его слова. Они не походили ни на один из уроков Гумзага, ни на то, чему с детства учили ее отец с матерью. Они звучали чуждо и неправильно, с вызовом и непокорностью. И нравились Айсэт. Она осторожно поднялась и села рядом с Шарифом.

– Ты можешь сыграть для меня?

– Конечно. Игра меня успокаивает.

Шариф подобрался, поправил ободранный цый и повел песню, которую играл под шелковицей в деревне и в лесу, где на них напали змеи. Когда свирель замолкала, над озером стелился его низкий голос. В этот раз продолжил историю двух влюбленных:

Только слышу я: бурей кипят голоса.
И глаза открываю – вокруг друзей лица,
Вспоминаю, с кинжалом в руках надо биться,
Но мне сердце пронзила чужая стрела.
А на небе парят и орел, и орлица.
В злом бою образ дивный мне, верно, приснился,
Чтобы в путь меня смертный любовь отвела.
Песня в небо летит, сердце громко поет,
И ручьев подпевают серебряных трели,
И фаты белизну облаками несет
Над лугами зелеными ветер на север.

Айсэт завороженно слушала его. Перед глазами продолжился танец юноши и девушки, несмотря на то что вокруг них танцевала смерть. Они походили на орла и орлицу, парящих высоко в небе, и их любви смерть была не страшна. Один помнил о долге, другая знала, где отыскать любимого.

Но друзья мои рядом. Кинжал вот лежит.
Воды дарят живые свои поцелуи.
Среди гор и лугов протекли эти струи,
И от жара тех вод смерть в испуге бежит.