Демон спускается с гор

Шариф делился гимном любви и спасения. Айсэт слой за слоем очищалась от горя. Она больше не слышала мелодию свирели, все застил его голос. Ему оставалось допеть последние строки куплета и закольцевать историю, но он осекся, вскочил и указал куда-то за плечо Айсэт.

Она обернулась, образ молодой пары сменился новым миражом. Озеро дарило им остров, лодка приближалась к зеленому ковру, на котором росла яблоня. Ветви гнулись под тяжестью краснобоких плодов, и от бортов лодки их отделял один небольшой шаг. Переступить, сорвать яблоки, поспешить обратно. Живот Айсэт резко опустел. Белку она так и не попробовала. Бедное животное, бедная Дахэ… Мысли снова сбились горестной толпой, но всхлипывания голода звучали громче. Она вообще ничего не ела, кроме меда, попавшего в рот в колоде на шелковице. А яблоки висели совсем близко. Недопетая песня улетела безвозвратно.

– Лучше ничего не есть, – предупреждение Шарифа растаяло, не достигнув ушей.

Яблоки напоминали отцовские. Калекут заботился о своих деревьях, разговаривал с ними, упрашивал Гумзага, а затем и Айсэт, читать над ними защитные заговоры. И яблони благодарили хозяина урожаем из года в год. Яблоки островка, идеально ровного, полнились соком, тонкая кожица источала аромат осени. Айсэт оперлась о плечо Шарифа и шагнула. Лодка, поняв, что от нее хотят, остановилась, мерно покачиваясь.

– Я сорву одно, – пообещала Айсэт. Подошла к яблоне. Ветви приподнялись, потянулись навстречу, показали спелые бока яблок. Айсэт сорвала один плод. И второй.

Шариф сошел с лодки. Айсэт радостно подала ему яблоко, одновременно откусив от своего изрядный кусок.

– Не ешь, не на… – Шариф не успел закончить. Рука его замерла в воздухе, дернулась, и он положил ладонь поверх протянутого яблока. – Не надо.

Он взял плод, повертел в разные стороны. В его руке яблоко поменяло цвет: из красного оно стало желтым, из желтого – почти белым. Айсэт удивленно вскрикнула, откусила второй кусок и потянулась забрать волшебное яблоко обратно. Шариф разжал пальцы, яблоко упало, покатилось по пологому склону острова в воду. Айсэт бросилась за ним, в надежде выловить, но берег дрогнул и начал расти. Айсэт не удержалась, упала, поползла к озеру.

– Куда ты? – звала она выглядывающий из воды бочок яблока. – Не убегай. Я тебя сейчас поймаю.

– Не ходи туда, – сказал Шариф.

Он остался позади, маленький и смешной, хотя в пенной битве второго озера чудился Айсэт могучим исполином, отражающим натиск врага. Шариф метался у дерева и боялся сорвать еще одно яблоко. Глупый! Стоило откусить кусочек, чтобы понять, как бессмысленны и пусты тревоги, страхи и чаяния. Зачем куда-то идти, плыть, бежать? Когда можно сесть под сенью ветвей и поедать яблоко за яблоком.

Зачем сковывать себя недостижимой целью, если можно отказаться и испытать подлинное наслаждение? Айсэт уселась у родного дома, вытянула ноги и доедала яблоко, которое переполняло ее вкусом, ароматом и негой. Откуда снова взялась посреди озера их темная, безрадостная деревня, источающая смрад отравленных болот? Отчего она смущала беззаботную озерную прохладу, плавный ход солнца по небу, мягкий ковер травы, ласковый шелест листьев? Вырванному сердцу Гнилых земель не место там, где Айсэт обрела мир и покой, которых до того не ведала. Внутри Айсэт все хрустело и трещало: яблоко на зубах, ребра в груди – они открывались, расширялись, поворачивали Айсэт развернуться и уйти. От пустого дома, от двух могил у границы леса. От других, спрятанных в чаще, их не пересчитать, но и ни к чему. Теперь они вне заботы Айсэт, все жители, добрые и не очень, которые раньше жили, а нынче мертвы. Она-то жива. Жива и невредима. И вовсе не сок, чуть кислый и бодрящий, сок яблока, наполняет ее, а свобода. Свобода раскрывает ее ребра, превращает лопатки в крылья. Иди, Айсэт, вот твое желание – идти далеко, идти прочь, идти не останавливаясь. Тебя ничего не держит, ты никому не обязана. Ты вольна пройти лес и выбраться за болота, подняться на горные хребты или повернуть в другую сторону. К морю. Нет оков, нет рук, удерживающих рядом, и глаз, умоляющих понять, что тебе определено единственное место в мире. Нет отца, нет матери, нет Гумзага, Тугуза, Дахэ, тетушек и дядюшек. Есть дорога к вольной жизни.

Айсэт съела яблоко целиком. Встала и пошла. Она не разбирала пути, остров ложился ей под ноги, выстилал новую землю и траву, выращивал для нее яблони. Ветви гладили волосы. Яблоки падали в подставленные ладони. Она ела и ела, хруст перемежался со смехом, прокравшимся в горло и поселившимся в нем.

– Прощайте! – кричала она. – Вас больше нет, и мне ни к чему оставаться! Я свободна!

– Мима – серенький мышонок, Мима – черный медвежонок, – ее песенка прекрасно укладывалась в такт смеху, – Шапочка плетеная, кисть позолоченная.

Маленькому мышонку слишком долго не позволяли покинуть норку. Он выбирался на краткий срок, чтобы после глубже забраться во тьму и исполнять наставления, что принуждали забыть о свежем воздухе свободы:

– Замаралась шапочка, затерялась шапочка.