Демон спускается с гор

– Стоит ли лишать себя развлечения, – птица чуть дернула крыльями, как плечами пожала, – когда их достается так мало? Да и не годится мерить того, кто давно уже не человек, человеческим мерилом. Одна умрет, другая дойдет, третья даже в объятья упадет. А мне в радость их боль. Что же до твоего героя. Любой мужчина в моих глазах вероломный предатель. – Она раскрыла клюв и снова одарила Айсэт нутряным то ли стоном, то ли смехом. – И пока ты не умерла от его руки, занеси свою и отними жизнь – вот что я тебе предлагала.

– И Дахэ тоже? – выкрикнула Айсэт. – Ах, нет! Ей ты предлагала убить ребенка.

– Отказаться, – поправила ее птица. – Чистая душа неповинна в грехах отцов. Взамен я, кажется, обещала ей свободу и любовь. И она получила их на берегу первого ока. О сыне, о возвращенном сыне моей неразумной сестры, я еще позабочусь, когда закончу наблюдать за твоей дорогой. Избавлюсь от браслета, которым одарил его твой герой, – и дитя сможет стать мужчиной для бедных невест.

Сердце тягостно забилось. Айсэт прижала ладонь к груди убедиться, что не пробило оно дыру, стремясь избавиться от боли. Перед ней возник образ Шарифа. Айсэт расслышала его речь, в которой он обещал, что ребенок Дахэ найдет путь в мир людей. И разглядела на суровом лице крохотные капли родинок, что смягчали полоску шрама. Она вытянула саднящую от трепещущего сердца руку и попросила Шарифа подождать: «Скоро, скоро я присоединюсь к тебе».

– Ты следила за дорогой каждой из них? – произнесла она вслух.

– Я не нарушаю обещаний.

– И каждой открывала свою тайну? – Айсэт сделала попытку подловить птицу.

– О нет. Им подобного знать ни к чему. Это ты незваная, тебе моя правда не принесет освобождения. Я могу вручить тебе кинжал, хочешь попробовать? Но я уже просила тебя убить, а ты не смогла. А вот твоя подруга, ей бы хватило смелости.

Дахэ убила бы не задумываясь, если бы это привело ее к Тугузу и его любви. Но старшая из морских дев околдовала ее лживыми обещаниями.

– К смерти ее вели гнев и горечь. Представь, если бы ее решимость направляла надежда. Что же до тебя, – птица деловито чистила перья, сидя на нижней ветке, – ты тоже достигла желанной цели, но не можешь ступить на берег. Мои слова сковали тебя. Не можешь повернуть назад, потому что не ты правишь лодкой. Не можешь узреть правды, потому что слепа и глупа, а главное, потому что не на своем месте. Я могу открыть тебе все тайны мира, но и тогда ты останешься слепой и глупой, потому что сама того желаешь. Обещанная дурачку, но никак не духу гор. И все же выходи, девушка. Он ждет.

– Это ведь ты? – прежде чем наступить на переплетение корней, Айсэт задала птице последний вопрос. – Ты помогла мне появиться на свет?

– Если тебе вдруг чудится в моем поступке предопределенность, то, прошу, не строй иллюзий. Нет никакой избранности, есть общая судьба. Вы все во власти проклятия отца. Вы все – плата за вероломство. Много смертей или одна, неважно. Твои предки сумели договориться с горным духом. Считай это ответом на свой вопрос. Будь ты мальчишкой, я бы пальцем не пошевелила. Но девочки – единственное, что имеет цену в Гнилых землях, и все они принадлежат горному духу. Я спасла его, – она щелкнула клювом, – имущество.

– Горшок или козу? – не удержалась Айсэт.

– Правильные мысли, но, увы, не вовремя. Жаль, ты не рассудила так прежде, чем войти в пещеру. Была бы счастливой женой.

– Я всегда мечтала обернуться птицей, – смешок заколдованной дочери морского владыки застрял в горле Айсэт острой косточкой, – и улететь прочь.

– Крылья не дают свободы, если мы носим свои путы внутри. Дахэ была свободна, хоть ее лишили выбора, ты же не освободишься, даже если я подарю тебе свое оперение. Знаешь, чему меня научила история моей сестры? Не искать счастья зазря. Нет большей несвободы, чем вечный поиск.

Птица взмахнула крыльями. Перья блеснули в сплетении ветвей, она устремилась прочь от черного дуба и лодки. Айсэт невольно поежилась, одиночество и тишина обрушились на нее. Ни всплесков, ни шорохов, ни голосов, ни прикосновения ветра. Глаза искали птицу, но ветви сомкнулись в плотную завесу, отгородившую Айсэт от неба и богов, если те еще не утратили интереса к ее судьбе.