Демон спускается с гор

Поднялись и закружились чаши с водой. Семь круглых тусклых глаз уставилось на Айсэт. Они вертелись, постепенно обращаясь в зеркала, украшенные виноградной лозой, с длинными рукоятями, похожими на столбы, навершие которых украшали головы баранов или кошачьи точеные фигурки. В массивные зеркала, что вешали на стены за перекрестие из четырех кожаных полос. И в одно небольшое с ручкой витой и темной – знакомое Айсэт зеркало у железных врат. Они танцевали вместо нее, отражали испуганное лицо на замутненных поверхностях. Они походили на озера, которые преодолела лодка. Золотое, белое, зеленое, серое, желтое, красное, черное. И точно как коварные разноцветные воды, зеркала отнимали дыхание. Потому что за своим искаженным лицом Айсэт разглядела другие лики. Волосатая оскаленная морда иныжа с кровавым медом на толстых губах. Паучьи жвала и распахнутый загнутый клюв орла. Кабан с золотыми клыками. Конь, выдыхающий сизый дым. Темно-зеленые с продольными зрачками глаза водяного змея. Пустым оставалось седьмое, маленькое черное зеркало. Неужели оно и скрывало обладателя ласкающего голоса? Когда он говорил, в музыку вплетались наигрыши свирели. Айсэт слушала их, и сердце сжималось.

– Мы должны довольствоваться тем, что предлагает судьба. Все мы пленники чужой воли. Не тебе суждено было пройти путь, определенный моим проклятием. Не тебе являлись многочисленные личины, в которых заперли мой дух. Не тебе велено было открыться священному дубу, обнажая темную душу. Но ты стоишь передо мной. Мы с тобою…

– Ты все время был рядом, – прошептала Айсэт. Безумная догадка отняла у сердца один удар и вонзилась под ребра, мешая биению восстановиться.

– Не думаю, что ты хоть раз отпустила эту мысль. Возможно, в деревне она выпорхнула из опьяненной свадебным медом головы. Но дальше ты видела и понимала, не принимая и не желая останавливаться. Ведь ты же сама призвала горного духа. Кого ты ждала? Черный вихрь, заполонивший тебя у пещеры? Сломленную тварь, утратившую человеческий облик? Или все же человека, которого ты бы сумела уговорить? Околдовать? Соблазнить.

Шесть зеркал снова отразили лицо Айсэт. Она прижала руку к щеке. Шесть отражений покрывались кровавым пятном: глаз, щека, часть шеи. Пятно ползло за воротник, чтобы распластаться по телу. Как жаль, что метка не вернулась, когда в змеином доме Дахэ не узнавал ее Шариф!

– Горному духу положена прекраснейшая. Что ты собиралась предложить в обмен на мои источники? Ты не хочешь даже спеть, чтобы спасти родителей. Неужели ты забыла о них? Одна песня за целую деревню.

Айсэт дрогнула. Что-то поднялось в ней. Ее собственный горячий ветер. Она открыла рот и позволила ему облачиться в слова:

На высоком холме дуб могучий растет,
Кроной гордой своей солнце в сети плетет…

– Не эту, – взревел ветер. Солнечные оттенки вмиг слетели с полотен. Купол и стены шатра потемнели, разошлись трещинами и буграми обугленного ствола, под ногами забулькал ил, вырвались корни. Ветер налетел на Айсэт, сжал грудь и выдавил песню, которую ждал. Голос выходил из нее, выжигал нёбо, крошил зубы. И все же он звучал мягко и нежно, потому что хватка вихря обернулась прикосновением теплой ладони и вместо рева заворковала свирель:

Но друзья мои рядом. Кинжал вот лежит.
Воды дарят живые свои поцелуи.
Среди гор и лугов протекли эти струи,
И от жара тех вод смерть в испуге бежит.
В их теченье прекрасная дева танцует
И мне силой любви жизнь обратно дарует.
Так пусть сердце навек сон любви сохранит.
Песня в небо летит, сердце громко поет.
И ручьев подпевают серебряных трели.
День за днем жизнь водой побежит-потечет,
А в конце пути вновь повстречаемся, верю.

Не зная слов, теряя сознание, она вывела конец дивной песни, что пел ей Шариф. И та звучала в ней для него обещанием скорой встречи.

– Ты пела не мне, – прохрипело из приблизившихся зеркал. На Айсэт глянули застывшие глаза Дзыхан. Мать смотрела во тьму, смотрела в пустоту смерти. – Они все умрут. Потому что ты ничего не хочешь отдавать, а значит, не получишь источников.

– Они не твои, – произнесла Айсэт сквозь зубы. Руку от лица она не убрала, все ждала, что сейчас ладонь опалит жаром.