Демон спускается с гор

«Глупа и слепа», – обвинила ее птица. «Наглость вместо смелости», – сказал горный дух. Она не разрешала сердцу чувствовать, заглушала его трепет. Не позволяла глазам видеть, ушам слышать, а коже ощущать. Все, чему ее учил Гумзаг, отринула, оставив для себя одну цель. И так потеряла мать и отца, Дахэ и Шарифа.

«Шарифа», – призыв требовал завершения. Ей предстояло прошептать последнюю строку. Но лучше бы она вырвала себе язык!

«Кто из вас убьет меня? – мысленно спрашивала она у выбирающихся из колеблющихся поверхностей зеркал чудовищ. – Сделайте так, чтобы я не успела узнать правды. Она разорвет меня».

– Оно разорвало меня, – вторил ей голос духа. Вихрь оформлялся в силуэт, отращивал мглистые руки и ноги. Над головой вместо волос плясал дымный пламень, словно все свечи шатра отдали ему почерневший огонь. – Превратило в ярость, в жажду, в голод. Из своей темницы я слышал голоса людей, подсматривал их судьбы. Но никто из вас не слыхал моих криков, не стремился разгадать моей судьбы. – Голос замолк на мгновение. – Как я мог забыть? Были, были смельчаки! Входили в пещеру, искали проклятого духа. Но увы, смерть находила их быстрее. И вовсе не от моих рук. Для незваных в ее недрах множество ловушек, запутанных ходов и глубоких трещин. Сам я выбирался из пещеры раз в год, отмечая свое обращение в чудовище. Оставлял у гробницы своей любимой остатки кровавой трапезы и уползал обратно, во тьму. А Гуашэ рвала мертвых когтями и клювом, припадала к застывшей крови тремя жадными ртами. Истинная падальщица, она наслаждалась тем, что я творил по велению ее отца. Птица скорби пела мне песнь тремя полными крови ртами. Восхваляла мою ярость и свою мудрость. Мудрость врага страшнее его силы. Она мыслила легко, как ребенок, живо, как всякая женщина, и далеко, как положено старухе.

Бесплотный голос оборвался, и Айсэт затаила дыхание, едва не сбив заговор, который рвался из нее. Она плела заученное колдовство, но при этом всецело отдалась рассказу духа. Слезы жгли глаза.

– Это ведь Гуашэ подсказала владыке изощренный способ мести. Сделай так, что избавить от мучений его сможет лишь девушка, которую он полюбит всем сердцем. Определи, что свобода придет к нему от кинжала в ее руке. И дай ему возможность выходить из пещеры раз в год в память о твоей дочери, отец. Пусть вновь ощутит себя прежним. Подставит грудь свежести листвы, почует тепло людских домов, приблизится к их селениям. Пусть поверит в жизнь и тут же потеряет веру. Минет ночь наслаждения, и обернется он бездушной, бессердечной тварью, которую не сразит самый могучий воин. Кто полюбит его таким? Кто убьет? И по сказанному я выбирался из логова, бродил в чаще, не находя в себе силы явиться к людям. А после оборачивался чудовищем и убивал без числа. Когда же пещера призывала меня, становился собой и осознавал, сколько крови на моих руках. Но потом… старейшины создали призыв, испросили цену. И снова Гуашэ, моя дивная птичка, проявила себя. Она пожаловала на зов. Зря люди тешили самолюбие, считая, что их магия способна превозмочь печать бога! От моего имени потребовала она прекраснейшую для ужаснейшего. Невесту для твари, что превратила долину Счастливых источников в Гнилые земли. И распорядилась, что я буду выбирать среди девушек жертву, призванную избавить других от страданий. Хитро придумала, Гуашэ, дивная птичка моя! Но тем самым пробудила во мне слабую надежду…

«Младшую дочь богов», – уже не слезы, а хохот прокладывал путь по языку и зубам Айсэт.

– Возможно ли, что девушка, которую я выберу, сумеет пройти по моему горестному пристанищу до конца и вонзит кинжал в то, что когда-то было моим сердцем? Я почти поверил, почти убедил себя, что смогу полюбить одну из них хотя бы призрачным подобием прежней любви. – Дух расхохотался вместе с Айсэт. – Но мне нужно быть честным до конца, я не мог выбирать… Не мог сравнить с утраченным чувством их страх и боль. Кого могли бы видеть глаза мои, кроме моей единственной? Я нес свое проклятие, а Гуашэ выбирала за меня.

Посмотри прямо в солнце его глаз златых,
Пусть откроется мир, что когда-то был в них.
И потребуй, чтоб правду тебе дух сказал,
Кто и кем заточен в вечной крепости скал.

«Кто и кем…» – Айсэт наконец выговорила последнее слово призыва. Она заикалась почти как Кочас, и рассказ горного духа падал в открывшуюся в ней пустоту камнями с крутых склонов гор. Шесть зеркал опустели, выплюнув своих чудовищ в круг, и упали на подушки, излившись на ткани водой. Седьмое зеркало, черное и пустое, застыло за спиной Айсэт.