Демон спускается с гор

– Только невеста может тебя убить, – бесновалась старшая дочь морского владыки. Ткань, словно живая, предупреждала ее движения, удерживала на месте, Гуашэ – пора было Айсэт признать это имя за ней – выгрызала себе путь, как гусеница из кокона, но не ртом, а когтями. – Иначе не сбросить проклятие отца!

– Невеста, – произнес Шариф, и Айсэт выставила кинжал, чтобы он не смел приблизиться. – Ты отлично выбирала, мой истовый страж. – Он повернул голову к Гуашэ. Ее лицо, пробившееся через кокон ткани, исказила ярость. Она лязгнула клювом, тут же вернула себе девичьи губы и зашипела, обнажив белые острые зубы. – Ты умело пользовалась тем, что погибшее сердце мое не видело света, не слышало голосов, не принимало жертв. Приводя невесту, вручая ей кинжал, ты наслаждалась ее гибелью. Мне жаль Дахэ, поверь. – Шариф сделал шаг к Айсэт и сразу остановился. Острие кинжала уткнулось в бешмет, с легкостью определив место, которое Айсэт так старалась излечить. – Но куда больше я жалел бы ее, если бы она вошла в шатер. Мудрая Гуашэ, друг моих страданий, назвала ночь, следующую за моей краткой свободой, Ночью Свадеб. Я могу бродить по лесу человеком, предаваться горестным воспоминаниям и наблюдать, как избирается невеста. После забиваюсь в самый дальний угол своей тьмы, но Гуашэ так или иначе приводит ко мне, ужасу из легенд, жертву. Я вновь и вновь на долгий год погружаюсь в море отчаяния, и из глубин, из тьмы, с которой ты, Айсэт, умеешь говорить, вырываются чудовища. И Гуашэ ждет моего обращения и твоей гибели.

– Гумзаг признал тебя своим сыном, – еле слышно вырвалось из Айсэт.

– Я совершил то, на что не смел решиться долгие-долгие годы. Рискнул посмотреть, чей горячий призыв требует меня. Наступала Ночь Свадеб. С рассветом назначенного дня открылся мой проход. Мой верный друг, ветер, принял вид Акоза. Мы славно с ним повеселились! Я почти ощутил себя живым. За эту милую шалость Гуашэ и наказала меня ядом. Тебе нравилось смотреть, как тело мое гниет, сестрица? Нравилось играть в спасительницу смелого воина? Она привыкла видеть меня страдающим в день, предшествующий безумию. И удивилась безмерно. Откуда ей знать, что твой зов, Айсэт, придал мне сил! Я явился к твоему учителю. Я знал о его сыне, как знал обо всех поколениях людей, живущих в страшном соседстве со мной. Мне ничего не стоило выдать себя за вернувшегося юношу и ненадолго стать желанным гостем в деревне. Я смог обмануть и тебя. Но многомудрый Гумзаг сразу понял, кто перед ним. Я горячо просил прощения за вынужденную ложь. Я умолял его выслушать мою историю. Иную легенду. Ты спрашивала меня, видел ли я, как человек горел? Рассказал о давней битве за мой родной край. Когда не было еще вашего аула, когда никто не знал Гнилых земель, когда и долина Счастливых источников не обрела звонкой славы. Чужеземцы явились на кораблях, чтобы назвать наши земли своими. Они убивали мужчин, женщин, детей, стариков. И вовсе не проклятие богов обращало их в чудовищ, но жадность и желание властвовать. Они жгли поселения. Тогда я и видел, как горит человеческая плоть. Тогда и совершил первое убийство невинного. Оборвал его мучения кинжалом в сердце. А после убивал врагов, потому что спасал не одну родную мне душу, но многие. Я поднял перед жрецом образы прошлого. И дивный облик утраченной любви. И само море… Гумзаг поверил мне, поверил, что когда-то я был человеком. Как поверил в то, что искал я не оправдания, не спасения, но смерти. Гуашэ исполнила ритуал. Я же впервые вошел в пещеру по собственному желанию.

Сердце Айсэт прыгало по ребрам, во рту собралась горечь. Она хотела выплюнуть, избавиться от болота, что пробралось в нее, и ударом оборвать колдовство, царящее под куполом шатра. Но не шевелилась. Держалась за кинжал руками, а теряющим ясность сознанием – за узор на бешмете того, кто проделал с ней весь долгий путь. Шариф не отступал от острия клинка, раздирающего ткань на его груди.

Гуашэ ревела уже совсем не птичьим криком.

Человеческая речь терялась в стонах и вое зверя, пронзенного стрелой.

– Сейчас все свершится, Гуашэ. Наберись терпения. Круг замкнется. Но ты боишься этого, ведь так? Много птиц на свете, но лишь за одной я решил последовать…

Гуашэ замерла, клюв, которым она рвала полотно, пропал. Женские губы беззвучно двигались.

– Потому что поняла куда раньше меня, моя мудрая, верная стражница. Ты всегда напоминала мне о цикле, в котором мы живем. – Шариф изогнул уголок рта в знакомой, полюбившейся Айсэт ухмылке, с которой подбадривал ее на протяжении всего пути, и произнес, повернувшись к ней: – Ты получишь воды и спасешь родителей. Бей, Айсэт! Я выбрал невесту!

– Нет! – вскричала Гуашэ и разорвала полотна.

Она больше не притворялась птицей или человеком, она была всем разом. Бросилась на Шарифа, выставив когти. Рот ее исказил крик, по впалым щекам текли слезы. Она раскидывала подушки, спотыкалась, пыталась взлететь и никак не могла приблизиться к Шарифу и Айсэт.