Демон спускается с гор

– «В Ночь Свадеб не охотится ни один зверь», – сказала ты, – с грустью произнес дух. – Айсэт, ты могла бы не мучить себя заговором. Едва я услышал призыв, что спел мне чистый голос, едва я выбрался из пещеры, где спрятан огромный тесный мне мир, едва облачил ветер, что вечно вьется вокруг меня, в коня, а вой его – в тонкий стебель свирели, я вел тебя к правде. Давай закончим вместе.

Свирель поднялась в воздух, Айсэт не видела, где она пряталась прежде. Белая дудочка, утонувшая в волнах третьего озера.

Как увидишь его, позабудешь о том,
Где была до того, где был свет, где был дом.
Дом отныне навеки в шатре у скалы,
Где кричат горделиво бжыги-орлы,
Где у демона сотня обличий дурных,
Где он держит весь мир на ладонях своих…

Она узнала его – низкий, мягкий голос, стоило ветру приказать ей спеть. Но закрыла разум и сердце, почти такая же мертвая и холодная, как первая невеста, что оставила отчий дом ради иной судьбы.

– Я не хочу слышать, – прошептала Айсэт, утратив себя окончательно.

…Он откроет тебе яркий полог шатра,
В тридцать три покрывала укроет тебя:
В свою ярость и месть, в свою жажду и боль;
И насыплет на рану красную соль,
И кинжал он положит на ложе твое,
И горячею кровью клинок запоет.

Айсэт попыталась вобрать обратно заговор, не позволить прозвучать запретной части. Повернуться, оттолкнуть висящее зеркало и выбраться из шатра, из расколотого дуба, из пещеры, хоть бы пришлось иди вечно. Но ветер, бушующий вокруг, удержал ее, обвил с ног до головы плотным покрывалом.

– Ты жаждала услышать имя. Скажи его сама.

– Нет. – Айсэт растерла слезы по щекам, желая содрать с себя предательски зудящую кожу, добраться до мыслей, вырвать их, кричащих о ее бесконечной глупости, о метке, которую не смыть, не скрыть, не отречься. – Я видела, как змей убил его.

– Я бы убивал его без счета. И я убивал его, и убиваю всякий раз, денно и нощно, из года в год.

– Мне не нужны источники! Отпусти меня! Прошу, дай мне уйти. Дай умереть вместе с родными, вдалеке от… правды.

– Ты не похожа на ту, кого я любил. Но и я не похож на того, кем себя помню. Ты все хотела заглянуть в меня, но тени ускользали. Кто без тени, тот не человек. Но мы оба притворялись, ведь так? И я все еще могу притворяться, пока ты смотришь. Но если обернешься, Айсэт… я смогу просить…

Тихий шепот ветра заглушил шорох крыльев. Птица ворвалась в шатер, разрывая клювом легкие полотна. Налетела на Айсэт, вцепилась в волосы и дернула изо всех сил, вырывая из оцепенения. Тень горного духа, Айсэт отчаянно сопротивлялась обрушивающейся на нее истине, шагнула к ней и накрыла, утянула вглубь, освобождая от ветра и заставляя птицу кидаться с удвоенной силой. Айсэт провалилась в кипящие воды, в которых плавали бесчисленные тела, мертвые, синюшные, раздутые, и стала одним из них, почти слепой и глухой, почти частью вырвавшегося из границ моря. Но успела выхватить из стремительно отдаляющейся поверхности знакомое лицо. Он держал в объятиях девушку, чьи волосы струились в глубину, куда падала Айсэт. Губы его надломились кривой улыбкой, пальцы гладили тонкий стан девушки и шею, и щеку, правую щеку, покрытую кровавой меткой. Айсэт так и не сумела понять, что он держал в объятиях ее. Ударилась головой о что-то холодное и вынырнула из отхлынувшего моря, из тени и из упавшего на ковер черного зеркала, которое отражало не ее, но личины горного духа, соединяющиеся с дымящимся силуэтом. Возле зеркала лежала третья печать. Как и обещал безликий страж врат, они являлись в свой срок. Айсэт схватила кинжал, выдернула его из ножен.

Птица закричала тройным женским воплем, рухнула перед Айсэт, поднялась девушкой. Старшая дочь морского владыки оттесняла Айсэт от черного зеркала, что изливало воду, и та текла, огибая их ноги. К фигуре, меняющей тень на цый и бешмет, вышитые искусной рукой мастера, которого никогда не знали в Гнилых землях.

– Убегай, – завизжала Гуашэ, прежде чем Шариф схватил ее за плечо и отбросил в сторону.

– Убегай! – кричала девушка-птица, извиваясь на подушках. Полотна сорвались со стен, она боролась с ними, руки то обращались в крылья, то терзали обхватившую ее ткань. – Иначе он убьет тебя!

Айсэт прижала кинжал к груди. Сын Гумзага стоял перед ней. Человек, трижды спасавший ее, игравший на свирели прекрасные песни, вошедший вместе с ней в пещеру Безмолвия. Айсэт простилась с ним, отдала пятому озеру. Оплакала, вырвала из щемящего сердца. И теперь убеждала себя, что это ложь. Что заговор не помог. Что горный дух облачился в дорогую одежду Шарифа, отнял у него голос, забрал лицо и золотом вытеснил лесную зелень из глаз, в которые Айсэт никак не могла наглядеться.